"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

забрал", - говорили крестьяне. Кони наши дергали гнилую солому с крыш хат, а
если на привалах рядом были деревья, обгладывали мерзлую древесную кору.
Ночевали мы в тесных хатах, спали на полу, подстелив солому, одетые,
вповалку, заполняя хату нежилыми солдатскими запахами, махорочным дыханием,
храпом и бредом. Рядом в люльке всю ночь плакал хозяйкин грудной ребенок.
Наконец встали на место дислокации под Белостоком, в деревне Пятково.
Отдохнули, отоспались, коней и амуницию привели в порядок. Там и вручили мне
заработанный еще в пехоте орден Славы. Несколько дней я чувствовал себя
именинником или, как у нас говорят, как будто впервые на коня сел. Гордость
распирала меня. У меня орден! Я постоянно косил глазами на эту пятиконечную
серебряную звезду, подвешенную к колодке с оранжево-черной ленточкой, и мне
казалось, что во мне выросло, поднялось что-то новое, что я уже не тот
прежний Толька Гайнуллин из эвакогоспиталя, не тот, каким был до получения
ордена.
И вот в ночь на тринадцатое января мы снова оседлали коней и поехали,
помчались во тьму, в туман, в снегопад, в буран, мы ехали на запад, к
границам Германии, мы ехали на передовую, на войну.
Из дивизионного ветеринарного лазарета я пришел в 5-й полк не один, я
привел коня, верхом приехал, правда, без седла и оружия. Из штаба полка
направили меня вместе с конем в 3-й эскадрон в распоряжение капитана
Овсянникова, я весь день догонял эскадрон, ехать без седла было утомительно,
нашел в разоренном хуторе пуховую подушку и подложил под себя; догнал
эскадрон только вечером, когда конники в усадьбе сбежавшего помещика
расположились на ночь. На обширном подворье беспризорно бродила разная
домашняя живность, истошно мычали недоеные крупные черно-белые коровы,
хрюкали свиньи, понуро шаталась одинокая лошадь; там и тут горели костры,
пахло жареным мясом; какой-то солдатик, подсев к корове с котелком, неумело
пытался доить ее - не пропадать же добру.
Овсянников послал меня в первый взвод, под начало старшего лейтенанта
Ковригина. Пришел во взвод, ведя коня в поводу, то есть к конюшне, перед
воротами которой горел костер, и доложил какому-то сержанту, что прибыл в
его распоряжение.
- Кто прибыл? - спросил высокий сержант со скуластым худым лицом и
черными хитроватыми глазами.
Я понял свою оплошность и доложил по всем правилам, мол, рядовой
Гайнуллин прибыл из дэвээла в ваше распоряжение и привел коня после лечения.
На губах сержанта шевельнулась сдерживаемая улыбка, он оглядел меня
повнимательней и сказал, напустив на себя строгость:
- Подтяните ремень! - он заговорил со мной на "вы". - Еще на одну
дырку. Вот так. А то собрал всю родню на живот, - взял у меня повод,
похлопал коня по шее и, пригнувшись, слегка тронул ладонью переднюю левую
ногу лошади повыше бабки, лошадь послушно приподняла копыто - шипы на
подкове были новые.
Я отвел коня в сарай, привязал к кормушке и вернулся к сидящим, стоящим
у костра ребятам. Чужие лица, незнакомые голоса, отрешенные, почти
безразличные ко мне взгляды. Только кто-то спросил:
- Из нового пополнения, что ли?
Я присел на корточки и ответил, что направлен из штадива, что был там
коноводом.
- Наверно, думал, и у нас будешь коноводом? - сказал другой ехидный