"Вильгельм Генацино. Зонтик на этот день" - читать интересную книгу автора

тревоги, а затем стыда. Никогда мне не заработать денег, во всяком случае
моими курсами по освежению памяти - точно нет. Напоследок я успел бросить
несколько восторженных фраз в полумрак репетиционного зала моего будущего -
пусть уж сами там разбираются, имеют ли они какое-нибудь отношение к моей
жизни или нет. Придумал, тоже мне! Искусство воспоминаний для служащих!
Курсы освежения памяти! Да они понятия не имеют, что это такое и с чем это
едят! Будут тебя по сто раз спрашивать, а как пишется слово "мнемоника",
потому что они о таком и слыхом не слыхивали. Они поднимут тебя на смех.
Искусство воспоминаний! Чушь собачья! Мои грезы обращаются в бегство и
успевают на ходу отпустить в мой адрес пару язвительных шуточек. Искусство
памяти! Такое может выдумать только чудила-затворник из дома напротив! Вот
такие завиральные идеи и мешают мне устроиться, наконец, в этой жизни. Я
вздыхаю от собственной никудышности и ничтожества. Это последнее, что я
извлекаю из урока, преподнесенного мне на ходу улетучивающимися грезами. И
почему твоя башка не в состоянии родить вместо каких-то никчемностей хоть
что-нибудь мало-мальски приличное? Почему все, что ты придумываешь,
производит неизгладимое впечатление только на тебя самого и ты даже не
можешь никому (за исключением Лизы) рассказать о своей новой гениальной
идее, поскольку никто (за исключением Лизы) не в состоянии понять, как может
взрослый мужик верить в то, что он такой несусветной чушью заработает себе
на жизнь? И чего тебе дался этот тип с пылесосом, и чего тебе дались эти
листья, куда тебя понесло?! Когда ты придумаешь что-нибудь удобоваримое,
понятное всем нормальным людям? За что они готовы будут выложить свои
деньги, причем сразу и много.

4

Изрядно устав от себя самого, я принимаю решение отправиться в
парикмахерскую, чтобы сделать сегодня хоть что-нибудь разумное. Второй раз
за сегодняшний день я выхожу из своей квартиры, потому что у меня нет иного
способа спастись от глупостей, которыми забивается моя голова. Но ты ведь не
можешь постоянно так отвлекаться на какие-то посторонние предметы, тихонько
говорю я себе. Должна же найтись в этой жизни какая-нибудь другая страсть,
которая заменила бы твое пагубное пристрастие к бегству. Нельзя сказать, что
я без удовольствия прислушиваюсь к тому, как поношу самого себя. Ибо
сладчайший яд, таящийся в моих ругательствах, тут же превращает меня из
объекта поношения в его противоположность, а явная преувеличенность
выбираемых выражений освобождает меня от всякой ответственности за
совершенное деяние. Я говорю себе: ты гадкий готтентот, нет, ты просто гад и
мот, нет, ты мерзкий обормот, и сам смеюсь над собой - столько неприкрытой
нежности слышится в этом самобичевании. Нет, определенно, вторая половина
дня сегодня складывается так, что меня уже ничем не проймешь. Я чувствую в
себе явные симптомы разложения или, лучше сказать, размохначивания,
потешаюсь над ними и потому совершенно не могу сердиться на себя.
Парикмахерская, где работает Марго, находится совсем недалеко от моего
(нашего) дома. Этот салон принадлежит к числу тех многочисленных мелких
заведений в нашем околотке, которые едва сводят концы с концами и которым
каждый день грозит катастрофа, как, впрочем, и мне. В этом смысле мы, то
есть эти мелкие лавочки и я, как нельзя лучше подходим друг другу. Поначалу
я ходил в салон к Марго только потому, что он меня чем-то пугал и