"Франк Геллер. Тысяча вторая ночь (Роман) " - читать интересную книгу автора

Сахары.
- В Тозер?
- Да, в Тозер. А далеко ли от Хеншир-Суатира до Тозера?
- Нет, сударь, не особенно далеко. Всего семь часов, если поезд не
задержится в Метлауи.
Оцепеневший толстяк встрепенулся. Он поднял стакан, прополоскал лимонадом
рот, выплюнул питье и поставил стакан обратно, чуть не разбив его о
каменный стол. Он собирался высказать все, что накипело у него на сердце,
но в эту минуту произошло событие, сообщившее мыслям его иное направление.

2

Какой-то узел появился вблизи их стола, обыкновенный белый узел, откуда
торчала бритая голова в тюрбане и две длинные голые ноги. По сторонам
кривого и заостренного, как сабля, носа пылали фанатически упрямые,
ястребиные глаза. Лицо было коричнево-пергаментное, с выдающимися скулами,
лишенными даже намека на мясо, - как бы расклеванное коршунами.
Всклоченная борода философа обрамляла нижнюю часть лица. Если человек
походил на мусульманского философа, то костюм его напоминал, скорее,
сильно потрепанное полное собрание сочинений философа - настолько
потрепанное издание, что ему впору было вернуться в вальцевальную машину.
Никто из пилигримов даже отдаленно не был похож на эту груду тряпья.
Человек расстелил на земле красно-бело-желтый коврик, опустился на него и
приступил к молитве. Зараженные его примером, купцы и паломники тоже
начали молиться. Они припали к земле там, где каждый стоял: иные против
самого станционного входа, другие на рельсовом пути, и под знойным солнцем
Айн-Грасефия огласилась хвалой Аллаху. Молитва кончилась. Араб в тряпичном
мешке в последний раз коснулся лбом коврика и, поджав под себя ноги,
уставился на европейцев. Из какого-то тайника своей одежды он вытащил
мешок и высыпал его содержимое на молитвенный коврик. Европейцы с
любопытством следили за его движениями. Теперь он чертил на песке какие-то
фигуры и пентаграммы и что-то бормотал в пространство.
- Он ясновидящий... да, да, сударь, - ответил кофейщик.- Он марабу, он
волшебник, он саххар! Чего тебе здесь? Пошел вон! Бар-ра! Р-р-р-имши!
Марабу медленно повернул голову, смерил хозяина жгуче-ненавидящим взглядом
и забормотал по-арабски. Для слуха непосвященных арабская речь всегда
звучит как поток проклятий, но в этих устах она была вдвойне звучна.
Кофейщик содрогнулся, словно услышал свист гремучей змеи.
- Эль афу, эль афу, - пролепетал он. - Пощади! Все слова мои беру обратно!
Ты мой родич! Ты почетнейший гость! Чего пожелаешь? Кофе? Лимонаду? Все
получай бесплатно.
Предсказатель презрительно отмахнулся, снова обратился к коврику и стер
пентаграмму. На месте ее он начертил изображения рук; изучил этот рисунок
и стер его точно так же. Затем он перевел взгляд на трех европейцев и
разразился клокотаньем, звучавшим как бешеная ругань.
- Что он там говорит? - нетерпеливо спросил толстяк.- Почему он не говорит
на человеческом языке? Переведи!
Кофейщик застыл, словно опаленный только что отзвучавшей крылатой руганью.
Европейский лоск сошел с него: так трескается лак на сильном зное. Он
позабыл о европейском "вы" и начал тыкать своих гостей по-ветхозаветному.