"Патриция Гэфни. Влюбленные мошенники [love]" - читать интересную книгу автора

абсолютно все, но уж по сравнению с мистером Суини или ковбоем мог считать
себя настоящим академиком. Рубен, к примеру, знал, что на самом деле она
по крайней мере лет на пять моложе, чем выглядит в своем монашеском черном
балахоне. Застав ее в натуральном виде, он дал ей не больше двадцати двух
лет, ну самое большее, двадцать три. И еще он знал, что под черным
апостольником, или как там называется это дурацкое покрывало, она прячет
целую гриву длинных вьющихся волос изумительного цвета старого золота.
Ему было известно и то, что грубые черные чулки напялены на самые
восхитительные ножки, какие ему когда-либо приходилось видеть у особы
женского пола, если не считать Чаринг-Кросс, резвой кобылки, выигравшей в
прошлом году тройной заезд в Бризуэе. И вообще он знал, что за "кот", а
вернее, "кошечка" прячется в бесформенном мешке из черной парусины:
стройные женственные бедра, тонкая талия, которую он мог бы запросто
обхватить ладонями, и груди - удивительно щедрые для такой изящной малютки
- высокие и гордые, как пара чистокровных рысаков на призовом кругу. Но в
этой прекрасной груди билось коварное сердце мошенницы.
Как бы то ни было, нынешним утром телесные прелести сестры Гусси -
мысленно он окрестил ее этим уменьшительным именем - занимали Рубена куда
больше, нежели ее заблудшая душа. Он с умилением вспомнил, какая у нее
прелестная ямочка на правой ягодице, точь-в-точь отпечаток чьего-то
шаловливого пальца. Ноги у нее были по меньшей мере в Милю длиной, бедра
соблазнительно покачивались при ходьбе, а когда она наклонилась, чтобы
достать из чемодана халат, ее задорная кругленькая попка...
Внезапно ход его похотливых мыслей прервался на самом интересном
месте: сестра Гусси вдруг уставилась прямо на него, и ее взгляд ему совсем
не понравился.
Она смотрела даже не на Рубена, а на его руки. Ничего удивительного:
сам того не замечая, он снял очки и принялся рассеянно протирать стекла
носовым платком. Выражение на ее ангельском личике - цепкое и
настороженное, с подозрительно прищуренными голубыми глазами - подсказало
ему, что от нее не ускользнул истинный смысл этого жеста.
Уронив голову на грудь, Рубен опустил руки. Губы у него искривились в
безнадежно горькой усмешке.
- О Господи, опять я за свое! - воскликнул он, ни к кому конкретно не
обращаясь.
- Простите, вы о чем? - спросил мистер Суини, очевидно, ничего не
заметив.
- Да вот - по привычке протираю очки. Просто немыслимая глупость!
Раньше, когда я ловил себя на этом, на меня нападала беспросветная тоска.
Я был близок к... ладно, не будем об этом.
Он помолчал, не желая углубляться в подробности своей борьбы с
саморазрушением.
- Слава Богу, с этим покончено. Это... это тяжелое время уже позади.
Иногда мне даже удается посмеяться над собой.
В подтверждение своих слов Рубен издал нервный смешок и вновь надел
очки. Под их надежной защитой он воровато скосил глаза на сестру Гусси. Ее
лицо смягчилось от жалости, ему даже показалось, что в глазах у нее
блеснули слезы. Он отвернулся к окну и невидящим взглядом уставился на
проплывающие на горизонте заснеженные вершины Сьерры.
Прошедшим вечером на одну-единственную секунду у него мелькнула мысль