"Гайто Газданов. Рассказ об Ольге" - читать интересную книгу автора

начинал иногда думать, что все, что мне не удалось по отношению к ней, и что
должно было носить такую прозаически-великолепную и живую форму, было
неважно и несущественно; она была единственной реальностью, единственным
чудесным воплощением абстрактности в моем далеком и призрачном воображении.
Ее неправдоподобное соотвествие с тем, чему не было, казалось, места в
нормальной жизни, было одной из причин моего постоянного тяготения к ней. Я
никогда не мог до конца привыкнуть к мысли о том, что она так же живет, так
же физиологически существует, как все остальные; я ловил себя на том детском
и наивном сравнении, что представить себе у Ольги ревматизм, например, также
нелепо, как представить воспаление легких или насморк у русалки; кстати, она
действительно отличалась несокрушимым здоровьем и никогда, сколько я помню,
не болела.
Но все эти представления возникали передо мной только тогда, когда было
исчерпано более непосредственное обсуждение других вещей, тех самых, из
которых состояла история ее жизни и которые состояли из последовательности
совершенно реальных событий. Когда я познакомился с ней, ей было
четырнадцать лет, она играла в теннис и ездила верхом, и помню, как однажды,
когда ее сбросила чего-то испугавшаяся лошадь, она сидела на земле, потирая
ушибленный бок и плакала от стыда и огорчения. Я встретил ее опять через
год, - она читала стихи, носила длинные платья, и стала почти совсем похожа
на взрослую; и только в ее лице с явно уже проступавшей женственностью, были
прежние большие глаза сердитой девочки; это их выражение, впрочем, она
сохранила на всю жизнь, хотя по мере того, как шло время, оно все реже и
реже появлялось у нее. Потом прошло долгих пять лет, был июль месяц
парижского лета; я случайно попал, бродя один по городу на длиннейшую и
шумную ярмарку в Нейи - и вдруг увидел в резком белом свете газового фонаря
Ольгу. Ее сопровождал плотный человек в сером костюме и светло желтых
перчатках. Я подошел совсем близко, она не смотрела в мою сторону. Потом я
негромко сказал:
- Оля!
И только тогда она быстро повернула голову и увидела меня. Она
познакомила меня с человеком в желтых перчатках: он оказался ее мужем. Он
говорил негромкими отрывистыми фразами, было впечатление, что он отдает
почему-то конфидициальными голосом команды незримым подчиненным; впрочем, он
был чрезвычайно любезен и обходителен и сказал, что завидует молодежи, так
как у нее есть юношеский романтизм, на который он, к сожалению, не способен.
Ему было лет тридцать в те времена, он был архитектором. Мне пришлось
присутствовать потом и при его самом счастливом периоде жизни, в первые два
года после его свадьбы с Ольгой, и при самом несчастном, который начался
после его отъезда, когда этот приличнейший, прекрасно владевший собой и
спокойно-уверенный в себе человек вдруг раскис с неправдоподобной быстротой
и сделался тем более жалок, чем более до сих пор он был далек от этого. В
период недолгого его частья, он был всегда доволен, благодушно расположен ко
всему на свете, а однажды, когда я как-то заглянул в коридор его квартиры и
он не заметил меня, я видел, как он прошел некоторое расстояние,
подпрыгивая, щелкая в воздухе пальцами, как испанская танцовщица
кастаньетами, и напевая какой-то скачущий мотив. Он был очень дельный
человек, прекрасно разбирался в сложных сравнительно вопросах, всегда знал,
чего он хочет, и добивался этого легко, благодаря своему уму и спокойной
уверенности в себе. Но по отношению к Ольге он был совершенно беззащитен, -