"Гайто Газданов. Рассказ об Ольге" - читать интересную книгу автора

которые неизменно вращались вокруг одного и того же вопроса, интересовавшего
почти в равной степени его и меня. Я рассказал ему в свою очередь, что я
думал об Ольге и попытался передать то сложное и непоправимо-соблазнительное
представление о ней, которое было у меня. Уход Ольги подействовал на него
так же, как на его предшественника и тут ему не мог помочь ни его душевный
опыт, ни его ум, ни его понимание, ни его литературный дар. - Напишите об
этом книгу - сказал я однажды.
Он быстро быстро повернул голову и ответил:
- Вы должны очень хорошо знать, что писать о своей собственной любви
сколько-нибудь убедительно можно только в двух случаях: или после того, как
прошло много лет, или тогда, когда вы счастливы.
Мне было нечего ответить ему.- Что она? Где она? - спрашивал он. Я
ответил, что она должна скоро приехать в Париж, она действительно собиралась
вернуться из Канн, где жила некоторое время.
- Я уезжаю завтра - сказал мне Борисов, - это было вечером на
воскресенье - скажите ей, что если когда нибудь она передумает...
Она вернулась действительно через несколько дней, очень загоревшая и
изменившаяся. За три дня до ее приезда я получил от нее открытку, в которой
она сообщала о числе своего приезда и о часе поезда. Я собирался ехать на
вокзал, но накануне встретил Александра Борисовича, совершенно сияющего; он
показал мне открытку Ольги, которую он носил в бумажнике, точно такую же, с
тем же самым видом. Он сказал, что будет встречать ее на вокзале.-Кланяйтесь
ей от меня. - Да-да, - сказал он, широко улыбаясь, - она будет рада, она вас
очень любит.
И вечером следующего дня, когда я только что переоделся, чтобы идти
обедать, - был девятый час, - раздался звонок, и когда я отворил дверь, я
увидел Ольгу в синей широкополой шляпе, в синем костюме; белый воротник
резко оттенял ее загорелую шею. У нее были чуть чуть опущенные ресницы, она
ощущала какую-то неловкость, но на безмятежном ее лице с накрашенными
губами, темной кожей и блестящими глазами стояло выражение счастливого
спокойствия. Но так мне показалось только на первый взгляд; всмотревшись
внимательно я заметил непривычный и особенный блеск ее глаз, точно такой же,
какой был тогда, когда я увидел ее в бальном платье. И на этот раз, как
несколько лет тому назад, я испытал то же чувство сладостного стеснения; это
было таким точным, неправдоподобно точным повторением этого ощущения, что
мне показалось, что, вдруг, упруго качнувшись в стремительном движении,
время вернулось на четыре года назад. Но на этот раз я знал все, что не знал
и не понимал тогда. Помню, что почему то у меня промелькнула в голове фраза,
эпиграф, который внезапно прозвучал - tel j'etais autrefois, tel je suis
encore.(4) Ольга знала все этот так же хорошо, как я и я видел, что она
знала это, и она знала, что я видел. И потому все, что я говорил ей, - о
том, как я рад ее приезду и в какой степени неожидан ее приход, и замечание
о том, что она отправила Александру Борисовичу одинаковые открытки
одинакового содержания, - все это было лишено смысла. Потом я подошел ближе
к ней; на меня вплотную приблизившись к моему лицу, смотрели ее блестщие и
далекие глаза. Мне было трудно дышать, у меня почти кружилась голова и это
продолжалось до той секунды пока я не поцеловал ее в первый раз, и она
ответила мне таким жестоким и долгим поцелуем, в значении которого
совершенно невозможно было ошибиться, и к которому я не считал ее способной.
Этот первый ее поцелуй душный и неповторимый, это прикосновение ее