"Гайто Газданов. Рассказ об Ольге" - читать интересную книгу автора

почти болезненная уверенность - та самая, которую я так хорошо знал по
своему личному опыту - что все это вот-вот кончится и заменится пустотой и
печалью, эта ее непоколебимая уверенность, вне которой она не представляла
свое существование, вдруг потеряла под собой всякую почву. Это было почти
что исчезновением чрезвычайно важной вещи - части ощущения самой себя.
Продолжая логически эту мысль, можно было логически прийти к тому, что если
бы это продолжалось, Ольга стала бы совершенно другой женщиной, и перестала
существовать, то есть быть такой, какой была до сих пор. И несмотря на то,
что будущее, которое ожидало ее и которое заключало в себе огромные
творческие возможности, было во всех смыслах лучше ее прошлого, - она не
была в состоянии отказаться от себя. А вместе с тем, восстанавливая,
насколько я мог, по ее рассказам и по рассказам Борисова, с которым я
познакомился позже, всю историю их брака, я не мог найти, и это совпадало со
словами Ольги, ничего даже отдаленно отрицательного. Они очень подходили
друг другу, оба любили одинаковые вещи, оба одинаково относились к тысячи
мелочей, которые иногда отравляли существование людей, одинаково относились
к деньгам, даже любимые их книги были одни и те же, и это было тем более
удивительное совпадение, что Борисов был писателем и его суждения, как в
этом легко было убедиться после короткого разговора с ним, носило,конечно,
явный отпечаток профессионализма. Но только в этом и сказывалась его
принадлежность к литературе, в остальном он был чужд обычных писательских
недостатков, и в частности, какой бы то ни было литературной зависти. Он не
был графоманом, не считал себя гением, не презирал своих коллег и так и
жил - размашисто и свободно, путешествуя из страны в страну, и составлял
свои политические репортажи, подписанные псевдонимом, они, в частности, были
написаны совершенно иначе, чем его литературные произведения, в них он не
позволял себе никакой словесной роскоши, ни одной мысли, которая не была бы
доступна среднему депутату и потому, его журнальные статьи, по сравнению с
его рассказами и романами, казались исключительно примитивными и убогими. Но
это был совершенно правильный метод; и в то время, как его литературные вещи
встречали всегда вобщем сдержанную оценку, несмотря на явные их и
исключительные достоинства, его репутация как журналиста, никогда никем не
оспаривалась. Когда я однажды сказал ему об этом, он пожал плечами и
ответил, что иначе, по его мнению, писать журнальные статьи нельзя.
Меня в нем всегда удивляло - не потому что это было необыкновенно, а
оттого что это было неожиданно приятно - соединение его ума и
наблюдательности, его способности быстрых и точных определений, с
несомненной и почти беззащитной наивностью. Он очень хорошо знал
теоретически, что относиться к людям с чрезмерным доверием нельзя, и его ум
предостерегал его от ошибок в этом смысле.
Но это было именно теоретическое знание, результат логики и
рассуждения - и каждый раз, когда от этого можно было отказаться, он был до
удивительности широк и доверчив. Он, в частности, слепо и во всем верил
Ольге, которая его действительно никогда не обманывала; но он считал ее
неспобосной поступить так, как она должна была поступать с ним; он не
представлял себе этой возможности. Он полагал, что с этой минуты, когда
произошло их окончательное сближение, все, что предшествовало этому,
перестало существовать.
- В этом и была ваша ошибка - сказал я ему во время одного из тех
откровенных разговоров, которые бывали у меня с ним время от времени и