"Гайто Газданов. Вечерний спутник" - читать интересную книгу автора

Я уже привык к его отрывистому, постоянно перемещаюшемуся разговору.
Становилось немного свежее, на луну время от времени набегали тучи, вдалеке,
над Монмартром, стояло тусклое, красноватое зарево. Старик поднялся со
скамейки и протянул мне руку в черной нитяной перчатке.
- До свиданья, - сказал он, - я был рад с вами поговорить. Вы не можете
себе представить, какое удовольствие видеть человека, который не задает
вопросов и не собирается извлечь из вас никакой выгоды.
- Оценка, конечно, лестная, хотя и отрицательная, - сказал я, невольно
улыбаясь, - я в свою очередь должен вас поблагодарить за внимание.
- Мы, может быть, еще встретимся, - сказал он, - я иногда гуляю ночью,
а живу я рядом. И так как мои ноги прошли уже почти все расстояние, которое
им было предписано судьбой, то я не иду с Монмартра в Отэй, а дохожу только
до этой площадки. Всего хорошего.
Он притронулся рукой к голове и ушел. Я стоял и смотрел ему вслед - на
согнутую спину, на довольно быстрые движения его почти несгибающихся ног,
которые он ставил носками врозь, почти как если бы он шел на пятках. Я
подождал, пока, по моим расчетам, он должен был дойти до дому, и потом
направился к себе; был уже пятый час утра.

-----

То, что я не сразу узнал его, могло быть объяснено только полной
неожиданностью этой встречи, ее невероятностью. Так, однажды, зимой, на
рассвете, в одном из кафе Монпарнаса, где собираются обычно сутенеры, я
увидел пожилого приличного человека, за столиком, уставленным
многочисленными пепельницами и четырьмя недопитыми стаканами красного вина;
он играл в карты с какой-то женщиной в черном - она сидела спиной ко мне, я
не видел ее лица. Но человек этот показался мне удивительно знакомым; и
только через секунду я понял, кто он; это был известный деятель, бывший
русский министр, которого я привык видеть в совершенно иной,
председательской обстановке. Так и тогда, я узнал моего собеседника только
после того, как он сказал, что во всех газетах о нем давно готовы некрологи.
Его биография была известна всему миру, точно так же, как его прозвище,
его легендарная резкость, его бешеный характер; все это непостижимым образом
соединялось с громадным умом; его называли последним государственным
человеком в Европе. Жизнь его была, действительно, не обыкновенная, и у него
было все, что может пожелать человек, - огромная, несравненная слава и почти
неограниченная власть, то есть то, что он презирал и ненавидел ее времени
ранней своей юности. Как почти все очень умные люди, он не имел никаких
иллюзий, и огромный жизненный опыт только увеличил и довел до крайних
пределов то ледяное презрение к людям и то неизменное озлобление, о котором
были написаны тысячи статей и десятки книг. Теперь удалившись от всего мира,
он доживал последние дни и недели своей бесконечно долгой жизни. Я вспомнил
его выцветшие глаза и походку с расставленными носками; ему было около
девяноста лет. Он был для меня давно прошедшим историческим событием, живой
развалиной давно исчезнувшего мира, и так непостижимо, нелепо и замечательно
было то, что он дышал тем же воздухом и жил в те же пустые и тревожные дни,
в тридцатых годах нынешнего столетия.
Я сомневался в том, что его еще когда-нибудь увижу, но время от времени
в те же поздние часы приходил туда, где встретил его в первый раз, сидел,