"Гайто Газданов. Вечерний спутник" - читать интересную книгу автора

ванны из шампанского; о них все-таки, я думаю, он где-то прочел - в часы
либо невольного тюремного досуга, либо совершенно лютого безденежья, -
потому что в нормальное время он ничего не читал, кроме Библии, как он сам
говорил; и я долго недоумевал, зачем этому человеку Библия, пока однажды не
заметил, что она была покрыта густой пылью, - и тогда я успокоился.
В ночном воздухе изредка раздавался постепенными звуковыми полукругами
собачий лай; начинал один пес, несколько ниже отвечал другой, за поворотом
третий, потом - о, я сразу узнал их голоса - часто-часто, свирепыми
баритонами, залаяли два бульдога из розовой виллы, там, где дорога
изгибается, подходя к морю, и где живет человек, с золотым браслетом на
правой руке, по старой привычке пудрящийся и красящий ногти и про которого
мягко говорили, что он был человеком "странных нравов"; но бульдоги у него
были хорошие.
Я заснул под стрекотание цикад и видел во сне владельца виллы "Анюта";
он плыл по бурному морю, и над водой торчала его голова, неподвижная, как
деревянный шар, абсолютно лысая голова с грозными усами, устремленными
вверх.

-----

Я покидал юг с двойным на этот раз сожалением, потому что, помимо
личной неприятности - вернуться в Париж, - судьба опять ставила меня перед
необходимостью войти в ту безотрадную область, центром которой был мой
спутник. Ему вновь стало хуже, он кутался в широкое пальто, хотя стояла
почти тропическая жара. Его вышли провожать хозяйка и Христина. Мы уехали, я
оборачивался несколько раз, и до поворота дороги все смотрел на эти две
фигуры и задумался об этом настолько, что, может быть, лишь через минуту до
меня дошел, наконец, тихий шелест мотора и сухое лепетанье шин по
раскаленной дороге. Проехав Ниццу, я нажал на акселератор и пустил
автомобиль почти полным ходом. Рука старика коснулась моего плеча, - он
сидел теперь не сзади меня, как в прошлый раз, а рядом со мной.
- Можете не спешить, - сказал он, - в этом больше нет необходимости.
Я несколько замедлил ход.
- Как бы вы сказали, какой она национальности? - спросил он меня.
Я ответил, что затруднился бы это определить. Единственно, в чем я
уверен, это - что она не француженка либо провела детство за границей.
- Испанка, - отрывисто сказал старик.
Мы проехали несколько сот метров. Солнце стояло высоко; влево от дороги
бесконечно сверкало и морщилось море.
- Вы ломали себе голову, - сказал старик, - над тем, что все это может
значить.
Он улыбнулся; я повернул голову и увидел его пустые и далекие глаза.
Потом он плотнее запахнулся в пальто, сложил свои руки в нитяных черных
перчатках и начал говорить.
Он объяснил, прежде всего, что обратился ко мне, потому что не хотел
никого решительно посвящать в историю этой поездки - ни своего шофера, ни
кого бы то ни было другого - и еще потому, что он ненавидел и презирал
газеты, которые не замедлили бы узнать об этом. Мысль о том, что об этом
можно попросить меня, пришла ему внезапно, именно тогда он спросил, умею ли
я править автомобилем. Дальше он объяснил, в лаконических, но лестных для