"Гайто Газданов. Вечерний спутник" - читать интересную книгу автора

автомобиле.
- Я перед вами в долгу, - сказал он, - и вы имеете право знать
некоторые вещи и понять причины моего странного поведения.
- Ну в какой степени я не хотел бы...
- Знаю, знаю. По я чувствую себя не вправе, вы понимаете... Я вам
объясню это. Куда вы идете сейчас? - вдруг перебил он себя. Я сказал, что
поеду в Ниццу, что мне хотелось бы повидать своих знакомых. Мы условились,
что я приведу в порядок автомобиль, который неподвижно стоял все там же,
густо покрытый грязью, - и приеду за ним послезавтра утром.

-----

Я провел эти полтора дня в беспрерывных разъездах, спеша побывать во
всех местах, которые я знал и любил. Я говорил о политике в маленьком кафе
того местечка, где жил летом год тому назад, безуспешно пытался ловить рыбу
в зелено-коричневом гроте, за Cap-Ferrat, лазил по узким, как коридоры,
улицам средневекового городка St. Paul, сидел в порту Villefpanche вечером и
смотрел на американских матросов с только что пришедшего крейсера, увидав
который, бойкая хозяйка какого-то незначительного магазина тотчас же
обтянула свою французскую вывеску давно, по-видимому, приготовленным и
специально для таких случаев заказанным куском материи с надписью "Your
little shop" {Лавочка для вас (англ.).}; матросы танцевали с местными
красавицами, которые все прибывали в порт, а на берегу, возглавляя
специальную портовую американскую полицию, стоял сорокалетний мужчина в
парусиновых гетрах, не очень большого роста, но почти квадратный, с тяжелой
нижней челюстью и пудовыми кулаками, несомненно видавший виды и равнодушно
готовый ко всему. Оттуда я уехал в Ниццу, посмотрел кинематографическую
хронику, затем побывал в Антибе, поднялся к маяку и долго глядел на
неподвижное в тот безветренный вечер море и сплошную линию фонарей,
освещавших длинную и извивающуюся прибрежную дорогу. И опять, как всякий
раз, когда я приезжал на юг Франции, мне казалось, что я попал,, наконец, на
родину; и я не понимал, как может раздражать или утомлять моих знакомых этот
постоянный зной, это неизменное безоблачное небо и сверкающее под солнцем
море. Даже конфетная декоративность некоторых мест, слишком уже явная,
нисколько не коробила меня, она оставляла меня равнодушным, как равнодушны к
ней были местные жители. И, подобно обитателям Beaulieu, я тоже хотел бы
умереть здесь, втягивая в бессильные - в эту минуту - легкие последние
глотки этого удивительного воздуха, соединившего в себе море, солнце и зной
и далекий запах раскаленных сосен.
Я возвращался в Beaulieu знакомыми дорогами. Вот вилла, на крыше
которой всегда стояла фарфоровая кошечка, - в этой вилле жила богатая и
очень надменная старуха, составившая себе состояние эксплуатацией публичных
домов в Париже; она начала свою карьеру четырнадцатилетней девочкой на
тротуарах улицы С.-Дени и теперь кончала здесь свое долгое и преступное
существование; вот вилла "Анюта" с петушками, деревянными колокольчиками,
вечно неподвижным флюгером и изображением Николая Угодника на воротах;
"Анюта" принадлежала бывшему гвардейскому офицеру, чрезвычайно лихому,
по-видимому, человеку, гремевшему, по его словам, в Петербурге в девяностых
годах прошлого столетия, - с обычным и всегда готовым арсеналом "клубничных"
воспоминаний, в которых неизменно фигурировали злополучные и маловероятные