"Стефан Гейм. Агасфер " - читать интересную книгу автора

гостеприимством хозяина, говорившего каждый вечер за бутылкой доброго вина
о таких вещах, которые весьма возбуждали молодого человека и которые его
почтенному батюшке, коммерсанту Рейнхарду фон Эйцену, торговля сукном и
шерстью, не пригрезились бы даже во сне, а во вторую очередь то была
заслуга горничной Маргрит, которая готовила ему завтрак, обстирывала его и
выкуривала из постели блох и клопов, когда их становилось слишком много.
После этого студента переставали донимать насекомые, однако никак не
оставляли в покое мысли, которые днем и ночью возвращались к пышным плечам,
грудям, бедрам и ягодицам Маргрит. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он
подходил к окошку, открывавшему прекрасный вид на стоящий напротив, чуть
наискосок, дом его учителя Меланхтона, пытался вспомнить благочестивые
изречения наставника или вызвать в своей памяти образ дожидавшейся его в
Гамбурге девицы Барбары Штедер, но ничего не помогало; благочестивые
изречения сами собой превращались в постную белиберду, а образ Барбары, не
успев толком проясниться, безнадежно блекнул, и вместо него перед
внутренним взором возникали дерзкие, сочные и алые губы Маргрит.
Лейхтентрагер давно заметил страдания своего постояльца. "Пауль", -
сказал он, ибо в Иоаннову ночь они вдруг расчувствовались, выпили на
брудершафт и решили с тех пор величать друг друга просто по имени,
Лейхтентрагер звал Эйцена Паулем, а тот звал Лейхтентрагера Гансом;
"Пауль, - сказал Лейхтентрагер, - могу пособить тебе с Маргрит, мне
достаточно словечко шепнуть, она сама придет к тебе ночью и так ублажит,
что ввек не забудешь, у нее от природы такой талант, да еще я кое-чему
подучил".
Эйцена аж бросило в жар, но в ответ он лишь пробормотал: "Что ты
говоришь, Ганс? Меня ведь в Гамбурге ждет барышня, которой я поклялся в
верности".
"Верность - это нечто головное, - возразил приятель. - А твои желания
насчет Маргрит имеют совсем иное происхождение; плотское не стоит смешивать
с духовным, к тому же отсюда до Гамбурга далеко, ничего твоя девица Штедер
не узнает, следовательно, ничего ее и не расстроит. Впрочем, я пришел по
совсем другому делу: магистр Меланхтон прислал своего слугу спросить нас,
не доставим ли мы ему удовольствие разделить трапезу, которую он устраивает
для доктора Мартинуса, его супруги Катарины и других гостей, людей ученых и
добропочтенных; госпожа Катарина выставляет по этому случаю бочонок пива,
своего, домашнего".
"Как, и меня зовут?" - переспросил Эйцен, рассиявшись от такой
нежданной-негаданной чести.
"Да, и тебя", - подтвердил Лейхтентрагер, умалчивая, что сам предложил
Меланхтону пригласить своего приятеля, ибо имел на этот счет собственные
соображения; кроме того, он неплохо изучил Лютера с Меланхтоном, им уже не
о чем поговорить вдвоем, зато перед публикой они стараются перещеголять
друг друга и становятся такими златоустами, что слушатели только рты
разевают, поэтому, подумал Лейхтентрагер, вечерок может получиться
забавным.
По столь торжественному случаю Эйцен решил быть при полном параде, он
надел новые сапоги из мягкой кожи, черный камзол на серой шелковой
подкладке, волосы напомадил, чтобы блестели, а кроме того, он продумал, о
чем станет говорить за столом, если ему предоставится слово: он скажет, как
жаждут жители Гамбурга мудрого наставления в истинной вере, ибо втайне