"Роман Гари. Обещание на рассвете" - читать интересную книгу автора

надо было идти дальше, значительно дальше, и в конце концов, потеряв голову
от любви и исступления, я сел на траву и снял галошу.
- Хочешь, я ее съем?
Хочет ли она! Ха! Конечно же хочет, ну же! Это была настоящая маленькая
женщина.
Она положила серсо на землю и села на корточки. Мне показалось, что в
ее глазах мелькнуло уважение. Большего я и не просил. Я взял перочинный нож
и отрезал от галоши первый кусочек. Она внимательно следила за мной.
- Ты будешь есть ее сырой?
- Да.
Я проглотил один кусочек, затем другой. Наконец-то ее глаза сияли от
восхищения, и я чувствовал себя мужчиной. И был прав. Я прошел через
ученичество. Я отрезал кусочек побольше, слегка отдуваясь между глотками, и
продолжал в том же духе довольно долго, пока на лбу у меня не выступил
холодный пот. Но я не остановился и после этого и, стиснув зубы и
пересиливая тошноту, собрался с силами, чтобы не спасовать; с тех пор мне
нередко приходилось поступать как настоящему мужчине.
Мне стало очень плохо, и меня забрали в больницу. Когда меня несли на
носилках "скорой помощи", мама рыдала, Анеля выла, а девушки из ателье
охали. Я очень гордился собой.
Через двадцать лет детская любовь вдохновила меня на написание моего
первого романа "Европейское воспитание", а также на некоторые эпизоды в
"Большой раздевалке".
Еще долго после этого, странствуя по свету, я возил с собой надрезанную
ножом детскую галошу. В двадцать пять, в тридцать, в сорок лет галоша всегда
была при мне, стоило только протянуть руку. И любой момент я был готов
приняться за нее, чтобы вновь показать себя с лучшей стороны. Но этого не
понадобилось. Жизнь не повторяется дважды. В конце концов я где-то потерял
ее.
Наша связь с Валентиной длилась около года и совершенно преобразила
меня. Мне постоянно приходилось бороться с соперниками, утверждая и
доказывая свое превосходство, ходить на руках, воровать в лавочках, всюду
драться и давать сдачи. Наибольшие мучения доставлял мне один мальчишка, не
помню, как его звали, который жонглировал пятью яблоками, - и бывали
моменты, когда, сидя на камне посреди разбросанных яблок и понурив голову
после долгих часов бесплодных усилий, я думал, что жизнь не стоила того,
чтобы жить. Все же я перебарывал себя и до сих пор могу жонглировать тремя
яблоками. Часто, став лицом к Океану и бескрайнему горизонту на утесе
Биг-Сур, я выставляю одну ногу вперед и исполняю этот номер, чтобы доказать,
что я чего-то стою.
Зимой, катаясь с гор на санках, я вывихнул себе плечо, прыгнув с
пятиметровой высоты в сугроб на глазах у Валентины только потому, что не мог
спуститься с горы, стоя на санках, как этот сорванец Ян. Как же я ненавидел
и до сих пор ненавижу этого Яна! Я так никогда и не узнал, что же,
собственно, было между ним и Валентиной, и даже сейчас стараюсь не думать об
этом, но он был почти на год старше меня, ему вот-вот должно было
исполниться десять, он лучше меня знал женщин и превосходил меня во всем. У
него была преступная кошачья физиономия, он был невероятно ловок и метко
плевал с пяти метров.
Он пронзительно свистел, засунув два пальца в рот, чему я так никогда и