"Ромен Гари. Белая собака" - читать интересную книгу автора

иллюзии, целые и невредимые, несмотря на все старания избавиться от них и
отчаяться раз и навсегда, на что я органически не способен. Именно это
делает меня таким воинственным по отношению ко всем "прекрасным душам", в
которых я вижу собственное отражение. В такие минуты я подобен скорпиону,
жалящему самого себя, или неграм, которые ненавидят друг друга, живя в
одинаково тяжелых условиях, или евреям-антисемитам. Должен сказать, что меня
все больше и больше раздражает количество паразитов, вертящихся вокруг Джин.
Каждый день во имя борьбы за гражданские права создаются мелкие организации
и группы, единственный вид деятельности и единственная цель которых -
обеспечивать экономическую стабильность своему руководству. Они занимают
выжидательную позицию и всегда готовы проглотить манну небесную, рассыпаемую
различными фондами и федеральными властями. Я никогда не совал нос в
денежные дела Джин Сиберг. Но с первого же дня в Ардене я наблюдаю с
полдюжины con-men, вечных плутов и мошенников, которые с азартом играют - и
выигрывают, - ставя на ее двойное чувство вины: во-первых, она кинозвезда,
существо, возбуждающее самую сильную зависть и потому одно из самых
презираемых, во-вторых - лютеранка, апофеоз "первородного греха".
Досадно, что сам я не признаю за собой "власти мужа" по кодексу
Наполеона; честно говоря, я с удовольствием сослался бы на него, чтобы
вышвырнуть из дома пару-другую чернокожих босяков, которые заставляют мою
супругу платить налог на чувство вины.
Я еще раз убедился в том, что в Америке веду себя так же свободно, как
во Франции. Я слишком люблю эту страну и слишком долго в ней прожил, чтобы
ощущать себя чужаком.
Я позвонил своему агенту и поручил организовать для меня отчетную
поездку в Японию. Я уже бывал в Японии, и, несмотря на краткость моего
визита, она стала одной из тех редких стран, где я действительно ощущал себя
чужим. Восхитительное чувство непосвященности; чудовищный языковой барьер
держит вас на почтительном расстоянии от окружающих. Поездка была очень
недолгой, но к японцам у меня появилась та симпатия, которую я испытываю
только по отношению к абсолютно непохожим на меня людям.
Я всерьез сосредоточил всю силу воли на том, чтобы убедить себя сложить
чемодан и бежать из Штатов куда глаза глядят, только бы не слышать каждый
раз одну и ту же песню: "Конечно, этот чернокожий - прохвост, но не
забывайте, что именно белые сделали его таким".
Мэй сидел у меня на коленях. Этот сиамский кот не расстается со мной и,
устроившись на плече, во всех подробностях, полным бесчисленных оттенков
голосом рассказывает свои непостижимые истории. И в этот раз он снова
принялся поверять мне тайны кошачьего мира, в которые я тщетно стараюсь
проникнуть. Чудесные сказания, которые только Пушкин умел переложить в
стихи, быть может, вся кошачья философия, проходили мимо меня - настоящая
катастрофа для филологии. Наконец-то сфинкс заговорил и обо всем вам
поведал, а вы застыли на пороге великого откровения из-за незнания
иностранных языков.
Вернулась Джин. С минуту побродила вокруг меня, но я был как камень.
Мне нечего было ей прощать, но, наверное, я испытывал легкое раздражение,
довольно забавное, - раздражение мужа, который видит, что его жена больше
занята несчастьями своей страны, чем собственным домом.
В дверь позвонили, и я пошел открывать. Это были мальчик и девочка лет
семи-восьми, лучезарные американские дети, словно эльфы из волшебной сказки.