"Ромен Гари. Белая собака" - читать интересную книгу автора

посмотрел на меня. - Зачем вы все это делаете?
- Что?
- С собакой.
- Я хочу спасти ее, вот и все.
- Как же... You bet. Что вы, собственно, пытаетесь доказать?
- Да, в общем, ничего.
- Да ладно, приятель. Знаю я вас, интеллектуалов. Вы пошли на принцип?
Хотите доказать, что это излечимо?
- Да, это излечимо.
- Конечно, конечно. Но все придется начинать сначала. Вам понадобится
лет сто. Хотя, если у вас будет Киз...
- Что, если будет Киз?
- Вы в хороших руках. Он спец по ядам. Be seeing you. Счастливо.
Он ушел. Обезьянка, повиснув на прутьях решетки, тянула ко мне руку и
пронзительно кричала.

Глава IV

Я вернулся в Арден. Селия, наша испанская знакомая, сказала, что
какой-то человек уже дважды приходил поговорить со мной и придет снова после
полудня.
Шесть часов вечера. Я сидел в патио, перед бассейном.
Джин отправилась собирать пожертвования для школы Монтессори, которой
она помогала вот уже год. Одна из целей этого учреждения - воспитать
негритянских детей "без ненависти". Это написано черным по белому в
проспекте. Воспитание без ненависти. Если именно в этом состоит их отличие
от других школ, то у этой фразы глубокий подтекст.
До сих пор мне казалось, что там, где есть ненависть, нет воспитания.
Только муштра и уродство.
Я говорил себе, что проблема американских негров затрагивает вопрос,
который делает ее практически неразрешимой: вопрос Глупости. Во все времена
она оставалась самой могущественной областью нашего сознания. История не
помнит случая, когда разум преуспел в решении хотя бы одной из
общечеловеческих проблем, если их основание покоится на Глупости. Ей удалось
окружить их, заключить с ними договор, с помощью ловкости или силы, и в
девяти случаях из десяти лишь только разум поверит в свою победу, как вновь
у него на глазах пышным цветом расцветает бессмертная Глупость. Достаточно
взглянуть на то, что сделала Глупость с победами коммунизма, или, например,
на бурные последствия "культурной революции", или в нынешние времена - на
подавление "Пражской весны" во имя "чистоты марксистской идеи".
К моей грусти и желанию отставного военного ни во что больше не
вмешиваться добавилось раздражение гораздо более личного характера и
довольно-таки смешное. С тех пор как я приехал в Голливуд, мой дом, то есть
дом моей жены, стал настоящим штабом людей доброй воли, либералов из белых
американцев. Либералы (в американском смысле слова - наиболее близкое по
значению французское, наверное, "филантроп" или, скорее, "гуманист")
проводили там по восемнадцать часов в сутки, даже когда Джин уезжала на
киностудию. Это было постоянное дежурство прекрасных душ, и тому, кто
думает, что в моих словах есть хотя бы капля насмешки, лучше немедленно
закрыть книгу и убраться куда подальше. Уже сорок лет я таскаю по свету свои