"Ромен Гари. Леди Л." - читать интересную книгу автора

меньше, чем красотой: ирония, которая никогда не запаздывала, которая била
в цель, не раня, с изяществом учителей фехтования, умеющих демонстрировать
свое превосходство, не унижал. Теперь эти игры стали очень редки: она
пережила все, что могло удостоиться чести стать для нее мишенью. Молодые
люди смотрели на нее с восхищением: чувствовали, какой женщиной она была
когда-то. Сознавать это довольно мучительно, однако надо было уметь быть
тем, кто ты есть, не забывая того, вен ты была.
Впрочем, сейчас не та эпоха, когда по-настоящему любят женщин. И все же
это лицо, которое так долго было ее лицом... Она его больше не узнавала.
Подчас ей доводилось смеяться над ним, что и вправду было чересчур забавно
я чего она, надо признать, не предусмотрела: ею так долго восхищались, ей
столько льстили, что она не допускала даже я мысли, что подобное может
случиться с ней, что время способно на такое коварство. Какая все-таки
скотина - ни с чем не считается! Она не жаловалась, но это ее раздражало.
Гладя в зеркало - иногда без этого было нельзя, - она всякий раз пожимала
плечами. Слишком нелепо. Леди Л. прекрасно сознавала, что сейчас она всего
лишь "очаровательная старая дама" - да, после всех этих лет, потраченных
на то, чтобы быть дамой, вопреки всему. "Еще видно, что прежде она была
очень красива..." Улавливая этот ханжеский говор, она с трудом
сдерживалась, чтобы не вымолвить одно типично французское слово,
вертевшееся у нее на языке, и делала вид, что не расслышала. То, что так
помпезно называют "преклонным возрастом", заставляет вас жить в атмосфере
хамства, и каждый знак внимания только усиливает это ощущение: вам
приносят трость, когда вы об этом не просите, подают руку, стоит вам
только сделать шаг, закрывают окна, как только вы появляетесь, вам
нашептывают: "Осторожно, ступенька", - как будто вы слепы, и с вами
говорят таким приторно-жизнерадостным тоном, словно знают, что завтра вы
умрете, и пытаются от вас это скрыть. Она испытывала мало радости от
сознания того, что ее темные глаза, ее изящный и вместе с тем резко
очерченный нос - который при каждом удобном случае называли
"аристократическим носом", - ее улыбка - знаменитая улыбка Леди Л. -
по-прежнему заставляют всех оборачиваться ей вслед; она слишком хорошо
знала, что в жизни, как и в искусстве, стиль - единственное спасение для
тех, кому больше нечего предложить, и что ее красота еще может вдохновить
художника, но любовника - нет. Восемьдесят лет! В это трудно было
поверить.
- Ну и что с того, черт возьми! - сказала она. - Через двадцать лет не
останется никаких следов.
После более чем пятидесяти лет, прожитых в Англии, она все еще думала
по-фравцуэски.
Справа виднелся главный вход в замок с колоннадами и веерообразной
лестницей, услужливо спускавшейся к лужайкам; Ванбру, бесспорно, был
гением тяжести; все построенное им давило на землю словно в наказание за
ее грехи. Пуритане внушали Леди Л. отвращение, и она подумывала даже, не
выкрасить ли ей замок я розовый цвет, но если она чему-либо научилась в
Англии, так это умению сдерживать свои порывы даже тогда, когда можно себе
все позволить, и стены Глендейл-Хауза остались серыми. Она
довольствовалась тем, что украсила все четыреста комнат объемной настенной
росписью в итальянской манере, и ее Тьеполо, Фрагонары и Буше доблестно
сражались со скукой выстроившихся в ряд огромных залов, где все, казалось,