"Ромен Гари. Леди Л." - читать интересную книгу автора

он - идеалист, который сам себя не знает. Для него, конечно, не было
открытием, что он - великий человек, но он так никогда и не понял, что вся
его преступная карьера была лишь долгим и бурным протестом против
существующего порядка; он не знал, что он - анархист, реформатор, и,
бывало, с невозмутимым лицом, с сигарой во рту, часами слушал чарующий
голос, который с необычайной силой убеждения объяснял, в чем состоит смысл
его жизни, - эту оду ненависти и силе, разрушению и искуплению; если он
поставил себя вне закона, молвил голос, то это из-за ненависти ко всякому
организованному обществу, к любому социальному принуждению; если он выбрал
преступления, то лишь затем, чтобы угнетающей народные массы буржуазии
отплатить той же монетой, ибо это - единственно приемлемая для него форма
протеста.
Свидетели эпохи - все, как один, - признают, что голос Армана Дени
действительно обладал некоей магической властью. Вот что сказал об этом
чемпион по шахматам Гуревич, в юности примкнувший к анархистскому
движению, в своих "Воспоминаниях шахматной доски": "Его глубокий,
мужественный голос в гораздо большей степени подкупал своей как бы
физической притягательностью, нежели вескостью аргументов. С ним хотелось
соглашаться. Прибавьте к этому исключительную внешность, которая
соответствовала общепринятому представлению о маршалах Наполеона: густая
вьющаяся шевелюра с рыжеватыми отблесками, темные неистовые глаза, прямой
лоб, слегка приплюснутый кошачий нос; ото всей его фигуры исходила такая
животная сила, такая уверенность, что его влияние на тех, кто с ним
соприкасался, казалось неким проявлением природных сил: это был дар,
примеров которому XX век знавал - увы! - множество. Однажды я слышал, как
Кропоткин сказал по его поводу после встречи с ним в Лондоне: "Он
экстремист души, и я не знаю, ставит он страсть на службу нашим идеям или
наши идеи приносит на алтарь страсти"".
Арман Дени был сыном богатого торговца бельем из Руана. Он был набожным
и глубоко мистическим подростком - очевидно, по контрасту с семейным
окружением, где главная роль отводилась деньгам, - и выбрал учебу в
колледже иезуитов в Лизье, где произвел неизгладимое впечатление на
воспитателей своим пониманием христианства, блестящим умом и удивительными
ораторскими способностями. Его послали в Парижскую Семинарию, и там вера
оставила его или, точнее, приняла такую же крайнюю, но противоположную
форму. Впоследствии в своей книге "Мятежный возраст" он писал, что бедные
парижские кварталы, жалкое зрелище нищеты и несправедливости при полном
безразличии захватившей власть буржуазии в гораздо большей степени, нежели
чтение, заставили его резко переменить веру и вселили в него эту дикую
решимость, не дожидаясь Страшного Суда, отомстить за обиженных. Он стал
служить человечеству с тем же безжалостным пылом, с каким инквизиторы
служили Богу. "Он был из тех влюбленных в абсолют людей, - сказал Гуревич,
- чьи потребности находятся в противоречии с самим феноменом жизни. Они
искренне возмущены нравственными, интеллектуальными, историческими и даже
биологическими ограничениями человеческого существования. Но их бунт может
вылиться лишь в очень красивую песнь, их философия на самом деле -
поэтика, и к ним с успехом можно было бы отвести знаменитую фразу Горького
о "лирических клоунах, выступающих со своими номерами на арене
капиталистического цирка". Их диалектический экстремизм нередко приводит к
абсурду, и в связи с этим я могу привести в пример один довольно типичный