"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

тростник...
Он встает. Я отхожу чуть подальше и не без интереса наблюдаю за ним со
стороны. Он топает ногой, на лоб ему спадает прядь, точь-в-точь такая же,
заметьте, я вовсе не желаю этого Германии, но все-таки очень бы хотелось,
чтобы вы ответили мне на один вопрос: не испытываете ли вы, когда читаете
в газетах, какой процент голосов был отдан на выборах за неонацистов,
крохотного удовлетворения? Признайтесь, вам начинает надоедать, что у вас
появляется привычка думать о Германии иначе. Что, не так? Ведь правда же,
куда приятней иметь возможность поместить Германию в графу "неисправимая,
неизменно остающаяся самой собой", куда вы ее определили раз и навсегда,
точно так же, как вы предпочитаете, чтобы евреи соответствовали образу,
какой вы им создали за несколько столетий, а Израиль или демократическая
Германия, разрушая ваши сложившиеся привычки и взгляды, немножечко вас
смущают?
Вот почему я ловлю себя на том, что вопреки своей воле нашептываю Шатцу
советы быть осмотрительней. Теперь я его не подталкиваю, совсем наоборот,
я его удерживаю. Пусть за ней гоняются другие. Германия уже сделала для
нее все, что могла. Но она не утолилась, ей хочется больше, еще больше. И
я шепчу ему, что немцами она уже сыта по горло, ничего это не дало, она
оставалась холодна, как мрамор. Я удерживаю его, я против, я убеждаю,
доказываю. Чего хотят немцы? Две тысячи лет ненависти и плевков в спину?
Стать новыми евреями, занять наше место, да? Одним словом, я уговариваю
Шатца не лезть в лес Гайст и не ввязываться в это. И вовсе не из симпатии,
как вы понимаете. Но если немцы опять попробуют удовлетворить ее, от
Джоконды не останется ничего. Даже улыбки, плавающей в пустоте, как после
Чеширского кота. Ничегошеньки. Ведь она же превратилась в чудовищно
неудовлетворенную, чудовищно мечтательную и чудовищно требовательную
принцессу. Чтобы воспарить от наслаждения, ей теперь потребуется не меньше
пятисот мегатонн. На меньшее она не согласится: она начинает осознавать
себя.
Он колеблется. Однако известно, что он немец, это видно невооруженным
глазом, весь мир смотрит па него. И как поступить, когда взоры всего мира
устремлены к твоей необузданной мужественности? Тут задумаешься. Я вовсю
убеждаю его. Твержу ему, что она нимфоманка, что никому еще не удалось
удовлетворить ее.
С этим своим внутренним спором мы совсем забыли про капрала Хенке. А он
все еще тут. Вытянулся по стойке "смирно".
- Шеф...
- Ну что?
Руки по швам. Ест взглядом начальство.
- Прошу разрешения отправиться патрулировать лес Гайст. - И капрал
скромно опускает глаза: - Не хочу хвастаться, шеф, но я уверен, у меня
получится. У меня есть все, что нужно даже для очень знатной дамы. Если
желаете, могу привести кое-какие цифры. У меня замечательный характер, я
сеял несчастье всюду, где проходил.
- Пятнадцать суток ареста! - взвыл Шатц. - Кругом!
- Gott in Himmel! - скулит барон. - Невозможно гнусней оскорбить все,
что в человеке есть благородного...
- Крепитесь, друг мой, - уговаривает его крайне шокированный граф.
В дверь заглядывает инспектор Гут. Он смеется.