"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

следующий день он приступил к исполнению своих обязанностей и больше не
пробовал избавиться от меня. Он просто внимательно следил, чтобы не выдать
себя, чтобы никто не смог заподозрить, будто комиссар Шатц оевреился. И
вот сейчас я с удовольствием наблюдаю, как он методично и въедливо ведет
расследование. Что-то мне подсказывает, что это последнее расследование
комиссара Шатца. Он об этом еще не подозревает, но дело это, которое
началось давным-давно, самое серьезное, самое важное в его карьере. Я
знаком с Лили, знаком с Флорианом, и никто лучше меня не знает, на что они
способны. Да, это очень старое дело, оно уже давно пребывает в поиске
собственного решения, и, похоже, у него есть шанс на скорое завершение. А
кроме того, это, бесспорно, очень красивая история любви, она уже долгое
время является источником целого моря произведений искусства, а также и
рек крови; одним словом, в ней есть все, что нужно, чтобы превратиться в
легенду. Я никак не могу избавиться от определенной симпатии к барону,
наблюдая, как он с такой убежденностью и лиричностью рисует портрет Лили.
И он прав. Она безумно красива. И столь же неотразима. Я, например, можете
мне поверить, до сих пор люблю ее. И готов ей все простить. Когда дело
касается Лили, я даже теряю свои комические таланты. Я скатываюсь в
сентиментализм, в блеющую лирику. И все время нахожу для нее извинения.
Начинаю все валить на нацистов, коммунистов, индивидуалистов, обвиняю
немцев, французов, американцев, китайцев. Подделываю ей алиби. Я всегда
готов свидетельствовать, что ее не было на месте преступления: она была в
музее, в соборе, у Швейцера ухаживала за прокаженными или вместе с
Флемингом открывала пенициллин. Я первый начинаю кипеть от негодования,
стоит мне заслышать голос, что она, мол, сумасшедшая, нимфоманка. А все
потому, что я до сих пор в нее влюблен и до сих пор думаю о ней.
Любовь, что питаю к ней я, не только неистребима, но еще и возвышает
все, к чему прикасается.
- Ну что ж, прекрасно, - с некоторым нетерпением произносит Шатц. - Она
думает только о культуре. Ну а как насчет остального? У нее бывают
какие-нибудь другие... желания?
- Она испытывает отвращение ко всякой вульгарности... к определенным
отношениям... животного характера.
- Мужья частенько верят в это. А егерь?
- Он стал жертвой несчастного случая во время одной из облав во
Франции... Какой-то преступно настроенный негодяй... Ну, вы понимаете, что
я имею в виду.
- А какого черта его понесло во Францию?
- Ну как же... он ведь немец. Он исполнял там свой воинский долг.
- Но почему баронесса сбежала с евнухом?
- Понимаете ли... Мне представляется, именно потому, что он... он
безобиден.
- В таком случае она вполне могла бы остаться с мужем.
Я фыркнул. Очень я был доволен, что сумел подсунуть эту хохму в лучших
традициях "Шварце Шиксе". Шатц замер с открытым ртом, ужаснувшись тому,
что он ляпнул. Оба аристократа вознегодовали:
- Милостивый государь!
- Милостивый государь!
Эти господа чудовищно ограниченны. Ей-богу, некоторые избранные натуры
до того элегантно одеты, изысканны, застегнуты на все пуговицы, что порой