"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

неприятности. Со своим прямым пробором выглядел он превосходно - мне
вообще нравятся люди со строгой внешностью, - и я бы даже подумал об
Альфреде Круппе, будь я, конечно, способен подумать такое.
Короче, оба произвели на меня самое благоприятное впечатление.
Чувствовалась голубая кровь. Я подошел поближе, принюхался. Пахло хорошим
одеколоном, английским табаком, дорогой кожей. Евреями совершенно не
пахло. Это хорошо. Впрочем, военными преступниками тоже: в свое время они
сумели удачно устроиться. Я позволил себе пощупать материал их
костюмчиков: да, это качество, пятнадцать марок за метр самое меньшее,
причем продавай я его за такую цену, я бы здорово продешевил. В этом-то я
немножко понимаю: мой папа Мейер Хаим был портным в Лодзи. Вообще в моем
роду несколько поколений портных. Папа любил хороший покрой, хороший
материал, одевался всегда очень хорошо, если не считать момента казни:
перед расстрелом им всем - мужчинам, женщинам, детям - приказали раздеться
догола. Нет, вовсе не из жестокости: в конце войны Германия испытывала
недостаток почти во всем, и потому одежду хотели получить целую, без
пулевых отверстий.
Иногда у меня возникает впечатление, что Джоконда - это вандализм.
Хюбш вскочил и почтительно приветствовал вошедших. Должно быть, он все
воспринимает с почтением. Есть в нем что-то вечное и зловещее, неуловимо
попахивающее Историей. Это человек, занимающийся составлением точнейших
реестров, ведущий тщательную инвентаризацию. С самой первой массовой резни
шествует в Истории этот нелепый тип, унылый, безукоризненный, честный, с
табличкой писца, с гусиным пером, и записывает: такого-то дня в такой-то
местности достояние такого-то племени, народа, расы увеличилось на
столько-то шкур, столько-то пар детских башмаков, столько-то девичьих кос,
столько-то золотых коронок. На идише есть такое выражение: контора пишет.
Рассказывают, что, когда Гитлер приказал уничтожить цыган, многие
цигойнер сами убили своих жен и детей, украв таким образом у эсэсовцев
единственное удовольствие, какое те могли получить от контакта с низшей
расой. Но ведь каждому известно, цыгане крадут все подряд.
- Господин комиссар прибудет через минуту, - сообщил Хюбш.
И он опять углубился в свои бумаги. Он словно растворился, стал
незаметен, слышно только, как скрипит, скрипит его перышко... И мне вдруг
пришла в голову дурацкая мысль, что этот унылый, старательный, неутомимый
человечек готовит личные дела для Страшного Суда. Правда, тут же я
подумал, не нахожусь ли я под влиянием фантастики, под воздействием
литературы, само собой, немецкой. Помните рассказ Шамиссо под названием,
если память меня не подводит, "Человек, который не мог избавиться от своей
тени"? [имеется в виду рассказ А.Шамиссо "Удивительная история Петера
Шлемиля" о человеке, потерявшем свою тень, так что название рассказа
пародийно вывернуто] Это как раз про Шатцхена и про меня. Ну, а что до
Страшного Суда, то я совсем забыл, что он уже состоялся, приговор был
приведен в исполнение и таким образом был сотворен человек.
Про нас, евреев, ходят необоснованные байки, будто мы верим в сурового,
безжалостного Бога. Вот уж неправда. Мы знаем, что Богу недоступна
жалость. Но, как у всех, у него бывают моменты рассеянности: иногда он
забывает про человека, и тогда наступает счастливая жизнь.
Я вот думаю про того студента, который попытался изуродовать Джоконду.
Это была чистая душа. Ему был отвратителен цинизм.