"Ромен Гари. Пляска Чингиз-Хаима" - читать интересную книгу автора

Я прошелся по кабинету. Насвистывая, лицо безразличное, выражение
отсутствующее. Комиссар бросает на меня испепеляющий взгляд.
- Да, господин генеральный директор. Я немедленно приму его. Я не знал,
что он от вас. Да, и постараюсь умиротворить журналистов, буквально сейчас
же побеседую с ними. Их там десятка два. Мое почтение.
Шатц бросил трубку на рычажок. Он взбешен, и ему нужно на ком-то
сорвать злость. Сейчас он способен швырнуть в меня чернильницей. Между
прочим, он лютеранин. А они страшно боятся демонов. Они их столько сожгли.
- Хюбш.
- Яволь.
Хюбш вскочил и ждет приказаний.
- Я неоднократно просил вас не вытирать перо о волосы. Это
омерзительно. Вам необходимо проконсультироваться у психоаналитика.
- Яволь.
Шатцхен вышел. Хюбш с секунду еще стоит, мысленно обсасывая указание
начальства. Сосредоточенно рассматривает перо, задумывается, потом с
унылой гримасой вытирает его о волосы и садится. Я все больше и больше
укрепляюсь в мысли, что у него никогда не было женщины.
А у меня чувство брошенности. Ощущение, будто меня вытолкнули в
темноту, заперли в душной темной комнате, где в каждом углу таится угроза.
Подсознание, я не пожелал бы такого своим лучшим друзьям.



4. ЧЕЛОВЕКУ СВОЙСТВЕННО СМЕЯТЬСЯ


Как могу, пытаюсь убить время. Погрузился в грезы. Думаю об Эразме,
Шиллере, Лессинге, о великих наших гуманистах. Натурализоваться - это еще
не все, надо знать, чем это тебе грозит. В Соединенных Штатах, чтобы
получить гражданство, нужно сдать экзамен, доказать, что ты знаешь историю
страны, которая принимает тебя в свое лоно. Мне, как вы понимаете,
беспокоиться нечего, я свой экзамен по истории уже сдал, получил что
причитается по полной программе. Вы можете мне не поверить, но что меня до
сих пор потрясает, так это красота Джоконды. Вообще шедевры - крайне
любопытная вещь, вы не находите? Не находите, что в них есть что-то
гадостное? Нет, это я так, к слову пришлось. Представьте себя вместе со
всей вашей семьей в яме, в которой вас сейчас закопают; а теперь смотрите
на автоматы и думайте о Джоконде. И вот тут вы увидите, что ее улыбка...
Тьфу! Омерзительна.
Итак, я возвысился мыслями и уже неспешно прогуливался среди наших
классиков, как вдруг обнаружил, что в кабинет вошли двое, одетые по
высшему классу; один - костюм "принц Гэлльский", замшевый жилет, серый
котелок, перчатки, гетры, трость, Гете, Шамиссо, Моцарт - был очень
какой-то нервный. Голубые глаза его смотрели с обидой, испугом, отчаянием.
В них читался немой вопрос, возмущение, непонимание. Было совершенно
очевидно - это избранная натура, у которой возникли цорес. Его спутник,
весь в твиде, был высокий, худощавый, с выдающимся носом, который иногда
называют аристократическим, а иногда жидовским; когда он на лице у
Бурбона, такой шнобель вызывает восхищение, нам же доставляет одни