"Ромен Гари. Жизнь впереди" - читать интересную книгу автора

самый идиотский, потому что все на меня как-то так смотрели. Блондинка
узнала меня и потрясающе мне улыбнулась, что немного подняло мой моральный
дух, - значит, я таки произвел на нее впечатление.
- Да это же мой приятель!
Приятелями мы вовсе не были, но ведь не спорить же тут. Она подошла ко
мне и стала разглядывать Артура, но я-то знал, что интересую ее я. От женщин
иной раз прямо смех разбирает.
- Что это?
- Это старый зонтик, я его немного приодел.
- Забавный он в этой одежке, ну прямо как божок. Это твой приятель?
- Что я, по-вашему, недоумок? Это не приятель, это зонтик.
Она взяла Артура и стала делать вид, будто его рассматривает. Другие
тоже. Главное, чего никому не хочется, усыновляя мальца, это чтоб он
оказался недоумком. Это когда малец, например, встает как вкопанный посередь
дороги, потому что ему все на свете опостылело. Этим он подкладывает своим
родителям большую свинью, и те не знают, что с ним делать. К примеру, парню
пятнадцать лет, а ведет он себя на десять. Заметьте, выиграть тут никак
нельзя. Когда парню десять лет, как мне, а он ведет себя на все пятнадцать,
его тоже как миленького выставляют за порог школы, потому что он чокнутый.
- Какой он красивый со своим зеленым лицом! Зачем ты сделал ему зеленое
лицо?
Она пахла так хорошо, что я подумал о мадам Розе, до того это было
по-другому.
- Это не лицо, а тряпка. Лица нам запрещены.
- Как это запрещены?
У нее были голубые глаза, очень веселые и довольно ласковые, и она
присела перед Артуром на корточки, но это все было для меня.
- Я араб. В нашей религии лица не дозволяются.
- Ты имеешь в виду - изображать лицо?
- Это оскорбительно для Господа. Она бросила на меня взгляд, будто
мимоходом, но я-то видел, что произвожу впечатление.
- Сколько тебе лет?
- Я вам уже говорил, когда мы виделись в первый раз. Десять. Как раз
сегодня стукнуло. Но возраст - это ерунда. У меня есть друг, которому
восемьдесят пять, а он все еще тут.
- А звать тебя как?
- Вы уже спрашивали. Момо.
После ей надо было работать. Она объяснила мне, что все это называется
залом дубляжа. Люди на экране открывали рот, собираясь говорить, но им
отдавали свои голоса те, кто в зале. Как птицы своим птенцам, они
заталкивали свои голоса прямо в их разинутые глотки. Когда с первого раза не
получалось и голос в нужный момент не входил, все начиналось сызнова. Вот
тогда-то и было любо-дорого смотреть: все принималось пятиться. Мертвые
возвращались к жизни и, пятясь, вновь занимали свое место в обществе. Стоило
нажать кнопку, как все начинало двигаться назад. Машины ехали наоборот, и
собаки мчались задом наперед, и разрушенные дома складывались и возводились
снова прямо на глазах. Пули вылетали из тела, возвращались в дула автоматов,
и убийцы задом убирались прочь и запрыгивали в окна. А вылитая перед тем
вода сама поднималась обратно в стакан. Вытекающая кровь возвращалась к тебе
в тело, и нигде не оставалось ни следа, а рана закрывалась. Какой-то хмырь,