"Ромен Гари. Жизнь впереди" - читать интересную книгу автора

- Это мое еврейское логово, Момо.
- А, вон оно что.
- Ты понимаешь?
- Нет, но это неважно, я привык.
- Там я прячусь, когда мне страшно.
- Страшно чего, мадам Роза?
- Для страха вовсе не обязательно иметь причину, Момо.
Это я запомнил на всю жизнь, потому что это самая правдивая вещь,
которую мне когда-либо до водилось слышать.
Я частенько заходил посидеть в комнате для ожидания доктора Каца,
потому что мадам Роза твердила, что это человек, который творит добро, но я
ничего такого не чувствовал. Видно, слишком мало там сидел. Я знаю, на свете
полно людей, которые творят добро, но они занимаются этим не все время, так
что нужно удачно попасть. Чудес не бывает. По первости доктор Кац, выходя,
спрашивал, не заболел ли я, но потом привык и оставил меня в покое. Кстати,
у дантистов тоже есть такие комнаты, но они лечат только зубы. Мадам Роза
говорила, что доктор Кац занимается всеобщей медициной, и у него и вправду
бывало все и вся: евреи, само собой, где их только нет, североафриканцы (это
чтобы не говорить "арабы"), черные и всякие виды болезней. Наверняка там
хватало и всяких венерических болезней - благодаря рабочим-иммигрантам,
которые подхватывают эти штуки перед тем, как выехать во Францию, чтобы
попользоваться социальным обеспечением. Венерические болезни в общественных
местах не заразны, поэтому их доктор Кац принимал, но зато запрещалось
притаскивать дифтерит, скарлатину, корь и прочие пакости, которые полагается
держать на дому. Вот только родители, те не всегда знали, что с ихними
детьми такое, и поэтому раз-другой я заполучил там грипп и коклюш, которые
предназначались не мне. Но я все равно приходил. Я очень любил сидеть в
комнате для ожидания и чего-то ожидать, и когда дверь кабинета открывалась и
оттуда выходил доктор Кац, одетый во все белое, и гладил меня по волосам, я
чувствовал себя куда лучше, а ведь медицина для того и существует.
Мадам Роза сильно беспокоилась о моем здоровье и говорила, что я
настигнут созреванием и у меня уже пробудилось то, что она называла врагом
рода человеческого: оно принималось расти по многу раз на день. Второй
серьезной заботой после созревания у нее были дядья и тетки - это когда
настоящие родители умирали в автомобильной катастрофе, а те не хотели
по-настоящему заботиться о детях, но и отдавать их в Призрение тоже не
хотели, ведь тогда вокруг стали бы считать, что у них нет сердца. Тогда-то
они и приходили к нам, особенно если ребенок был подавленный. Мадам Роза
называла ребенка подавленным, когда на него накатывала подавленность, как
это видно из названия. То есть он знать ничего не желал про жизнь и
становился истуканом. Это самое паршивое, что может приключиться с малышом.
Когда мадам Розе приводили новенького на несколько дней или на рабочую
неделю, она обследовала его со всех точек зрения, но первым делом хотела
убедиться, что он не подавленный. Она корчила ему рожи, чтобы напугать, или
же надевала перчатку, где каждый палец - забавный человечек; это всегда
вызывало смех у малышей, которые не были подавленными, а остальные были
вроде как не от мира сего, потому-то их и называют истуканами. Таких мадам
Роза принимать не могла, с такими нужно работать не покладая рук, а рабочей
силы у нее не было. Как-то раз одна марокканка, которая боролась за жизнь в
доме терпеливости на бульваре Гут д'Ор, всучила ей пацана, а потом померла,