"Ромен Гари. Жизнь впереди" - читать интересную книгу автора

даже забывал про родных и начинал рассказывать о том, кто он уже есть и кем
еще будет. Я никогда еще не встречал человека, который мог бы так
распинаться о самом себе. Он кричал, что его все уважают и что он король.
Да, так и орал: "Я король!" - и мадам Роза записывала это вместе с мостами,
плотинами и прочим. После она говорила мне, что мосье Н'Да Амеде совершенно
мишуге, что по-еврейски означает "помешанный", да к тому же буйно
помешанный, так что лучше ему не перечить, чтобы не нажить неприятностей.
Похоже, ему уже приходилось убивать людей, но то было, видать, промеж самих
черных, а они не считаются, потому что не французы, не то что американские
черные, а полиция заботится только о тех, кто удостоверен. Однажды он
схлестнулся не то с алжирцами, не то с корсиканцами, и мадам Розе пришлось
написать его родным письмо, которое вряд ли кому доставит удовольствие. Не
нужно думать, что у сутилеров не бывает проблем, - они ведь тоже люди.
Мосье Н'Да Амеде приходил всегда с двумя телохранителями, потому что
ему не хватало уверенности и его нужно было оберегать. Эти телохранители -
они, того и гляди, живыми в рай попадут, до того у них гнусные хари и
страшный вид. Один из них был боксером и принял в рожу столько ударов, что
все сошло со своих мест: левый глаз был не на той высоте, нос расплющен,
брови иссечены, а правый глаз выпирал наружу, словно его заставил выскочить
удар, который пришелся в соседа. Но кулаки были дай Боже, да и висели на
таких ручищах, каких ни у кого не найдешь. Мадам Роза говорила, что, когда
много спишь, быстрее растешь, и кулаки у этого мосье Боро, должно быть,
спали всю свою жизнь, до того громадными выросли.
У другого телохранителя голова была еще невредима, но об этом
оставалось только пожалеть. Мне не нравятся люди с лицами, на которых все то
и дело меняется и расползается в разные стороны - на них не бывает два раза
подряд одинакового выражения. Таких называют "фальшивой монетой", и у этого
типа, наверное, были свои причины, у кого их нет, все хотят что-то скрыть,
но у него, клянусь вам, вид был до того фальшивомонетный, что волосы на
голове вставали дыбом при одной мысли о том, что он может скрывать. Вы
понимаете, что я хочу сказать? Вдобавок он всю дорогу улыбался, и хоть это и
враки, что черные едят детей с хлебом, все это орлеанские слухи, но мне
всегда казалось, что я возбуждаю его аппетит, и что ни говори, а ведь были
же они в своей Африке людоедами, этого у них не отнимешь. Когда я проходил
мимо, он хватал меня, усаживал к себе на колени и говорил, что у него есть
сынишка моего возраста и что он даже подарил ему ковбойское снаряжение, - я
о таком всегда мечтал. Вот ведь гад какой. Может, в нем и было что хорошее,
как и во всяком человеке, если как следует порыться, но у меня от его глаз,
которые так и бегали, так и бегали, все поджилки тряслись. Должно быть, он
это заметил, потому что как-то раз даже принес мне фисташек, вот до чего
ловко притворялся. Фисташки ровным счетом ничего не значат - какой-то франк
за все про все. Если он рассчитывал таким образом набиться в друзья, то
здорово ошибался, уж вы мне поверьте. Я об этом так подробно говорю, потому
что при этих-то обстоятельствах, не зависящих от моей воли, со мной и
приключился очередной припадок.
Диктовать мосье Н'Да Амеде приходил всегда по воскресеньям. В этот день
женщины не борются за жизнь, потому что отцы водят семейства по
кондитерским, и дома всегда можно было встретить одну-двух из матерей - они
приходили за своими малышами, чтобы сводить их подышать воздухом в парк или
пообедать в ресторане. Могу вам сказать, что женщины, которые борются за