"Ромен Гари. Жизнь впереди" - читать интересную книгу автора

повернула налево, к лестнице в подвал, где нет электричества и черно даже
летом. Нам мадам Роза запрещала ходить сюда, потому что в таких вот местах
всегда душат детей. Когда мадам Роза ступила на эту лестницу, я подумал: ну
все, крышка, она рехнулась, и чуть было не побежал за доктором Кацем. Но мне
было до того страшно, что я затаился и решил ни за что не шевелиться,
уверенный, что если сделаю шаг, все это завоет и кинется на меня со всех
сторон - все те чудища, которые наконец вырвутся на волю из темных углов, по
которым они прятались с тех пор, как я родился.
И тогда я увидел слабый отсвет. Он исходил из подвала, и это меня
немножко успокоило. Чудища редко зажигают свет, для них полезней всего
темень. Я сошел вниз, в коридор, где пахло мочой и даже кой-чем похлеще,
потому что в доме по соседству, где жили африканцы, была всего одна уборная
на сто человек и они делали свои дела где попало. В подвале оказалось много
дверей, и одна из них была открыта - туда вошла мадам Роза и оттуда шел
свет. Я заглянул.
Посреди стояло продавленное красное кресло, засаленное и колченогое, -
в нем восседала мадам Роза. Из стен, как зубы, торчали кирпичи, и стены
словно ухмылялись. На комоде стоял еврейский семисвечник, в котором горела
одна свеча. К моему большому удивлению, тут оказалась кровать - рухлядь,
какой самое место на свалке, но с матрасом, одеялами и подушками. Еще тут
были мешки с картошкой, плитка, бидоны и картонные коробки, набитые
сардинами. Меня это все до того удивило, что всякий страх пропал, зато начал
пробирать холод - ведь я выскочил голяком.
Мадам Роза посидела немного в этом убогом кресле, довольно улыбаясь.
Вид у нее стал лукавый и даже торжествующий. Как будто она сделала что-то
хитроумное и очень важное. Потом она встала. В углу стояла метла, и она
принялась подметать подвал. Не стоило бы ей этого делать - поднялась пыль, а
для ее астмы нет ничего хуже пыли. Она сразу же стала трудно дышать и
свистеть бронхами, но продолжала мести, и рядом, кроме меня, не было никого,
кто бы ей сказал, всем было до лампочки. Конечно, ей платили за то, что она
обо мне заботится, и общим у нас было только то, что у обоих не было ничего
и никого, но для ее астмы нет ничего хуже пыли. Потом она отставила метлу и
попыталась задуть свечу, но ей не хватало дыхалки, несмотря на ее размеры.
Тогда она послюнила пальцы и таким вот макаром загасила свечу. Я тут же
смылся, сообразив, что она все закончила и будет подниматься.
Ну ладно, я ничего в этом не понял, но мне было не впервой не понимать.
Я никак не мог взять в толк, что ей за радость спускаться на семь этажей с
хвостиком посреди ночи, чтобы с хитрым видом посидеть в своем погребе.
Когда она поднялась наверх, ей уже не было страшно, и мне тоже, потому
что это заразительно. Мы проспали бок о бок сном праведников. Лично я много
размышлял об этом и думаю, что мосье Хамиль не прав, когда говорит так. Мне
кажется, лучше всех спится неправедникам, потому что им плевать, а
праведники-то как раз и не могут сомкнуть глаз, портя себе кровь из-за всего
на свете. Иначе они не были бы праведниками. Мосье Хамиль всегда найдет
выражение вроде "поверьте моему опыту старика" или "как я имел честь вам
сказать" и кучу других, которые мне очень нравятся, потому что напоминают о
нем. Это был человек - лучше не придумаешь. Он учил меня писать на "языке
моих предков" - он всегда говорил "предки", потому что родителей моих и
поминать не хотел. Он заставлял меня читать Коран, потому что мадам Роза
говорила, что арабам это полезно. Когда я спросил у нее, откуда ей известно,