"Джеймс Алан Гарднер. Неусыпное око" - читать интересную книгу автора

лет, что хомо сапы прожили на Дэмоте, какой-нибудь улум, которому море по
колено, наверное, все же пробовал земную еду, но систематического изучения
этого вопроса никто не проводил. Да и зачем было такое изучать? Если улумы
могли съесть любой листочек и каждую былинку на планете, к чему пихать в них
человеческие блюда вроде coq au vin[3] - проверить, не убьет ли их это?
Так дела обстояли до наступления чумы... а с ее наступлением весы
склонились к "а почему бы и нет?" Если все улумы все равно перемрут, то вред
от небольшой порции coq au vin уже не казался таким уж страшным по сравнению
с призрачным шансом, что какой-нибудь земной химический элемент на самом
деле принесет пользу.
Вот такой подход сходил за лечение под Большим шатром - пациентам на
полном серьезе давали зернышко пшеницы или четвертинку малины как возможное
лекарство. Ха-ха. Трясусь от смеха. Прямо-таки трудно сдержаться.
В конце концов, один улум едва не отправился на тот свет - так что
ничего смешного: милый старичок, забившийся в конвульсиях после того, как
съел крохотный кусочек морковки не больше обрезка ногтя. Старичок выжил,
благодаря неотложным отсасываниям и откачиваниям, проведенным папой... Это
был первый успех в спасении жертвы чумы от смерти. (Потом, три дня спустя,
старичок все же умер, его диафрагма ослабла и опала. Папа пытался подключить
его к искусственному легкому, чтобы поддержать хоть подобие дыхания, но у
нас был всего один такой аппарат, а улумы уже проголосовали, что не желают
поддерживать жизнь одного ценой ста двадцати других жизней. Мило это у них
вышло - демократическая смерть.)
- Если вы понимаете суть протокола, - сказала я Зиллиф, - понимаете ли
вы и риск?
- Да, Фэй Смоллвуд. И все же, - сказала она, неловко поворачивая
голову, пытаясь устроить ее на подушке, - меня восхищает идея стать частью
медицинского эксперимента. Особенно столь великого. Есть шанс, что и я
пригожусь в поисках исцеляющего лекарства.
Ничтожный шанс. Жаль, что сейчас со мной рядом не было папы! Искра
оптимизма Зиллиф могла бы его подбодрить.
Мой отец подошел спустя десять минут - волосы всклокочены и одет как
попало.
Таким я его всегда помню - будто один срочный вызов за другим не
позволяли ему привести себя в порядок. Даже в спокойные времена до чумы он
умудрялся сохранить этот вид "очень-спешил-причесаться-забыл". А уж когда
разразилась чума... впрочем, особой разницы не было, разве что он обрел
чуть-чуть самодовольства, да появилось железное оправдание выглядеть так,
будто его пожевали и выплюнули.
Моей матери, правда, не годились никакие оправдания. С начала эпидемии
она с каждым днем все больше раздражалась на папин встрепанный вид: "Ты ведь
доктор и должен производить приличное впечатление!" Особенно ее бесила его
борода. Шестью неделями раньше борода эта была буйно кустистой, цвета
коричневого плюша с буквально пятью выбивающимися серебристыми нитями. Потом
мать объявила, что борода кривобока и постричь ее абсолютно необходимо.
Ежедневно мать корпела над ней с вышивальными ножницами, а отец сидел смирно
и стоически переносил процедуру, хотя сбегал при первой возможности. К утру
появления Зиллиф папина борода сильно потеряла в объеме и стала походить на
темную маску. Ему, кстати, было все равно. Он только потому и отрастил
бороду, что не выносил бриться.