"Север Гансовский. Башня (Авт.сб. "Человек, который сделал Балтийское море")" - читать интересную книгу автора

"Брать" ее изначально, то есть запоминать, для меня длительный процесс:
час, полтора. В Италии в меня дважды стреляли, когда я брал Понтормо. Одна
пуля ударила в стену рядом, отбила кусок штукатурки (я потом увидел),
вторая задела меня по шее. Стрелявший партизан, очевидно, принял меня за
сумасшедшего, за блаженного, поскольку я продолжал стоять неподвижный,
упертый, хотя кровь стекала за воротник мундира. Потом я выключился, начал
приходить в себя, побежал. И трое с винтовками не тронули меня.
Но по-настоящему я не взял ни одной картины. Ни в Польше, ни во
Франции, ни в России, ни в Италии. Те полотна, которые я "брал", остались
в своих странах. "Святое семейство" висит в музее в Вавельском замке,
"Вечерний пейзаж" в Безансоне, "Женский портрет" остался в доме учителя в
деревне под Черкассами. И "Мадонна Кастельфранко" сияет в высоком алтаре
собора. Люди смотрят на них, и в человеческие сердца нисходит, нисходит то
доброе, что заложили в свои произведения мастера.
А в моей комнате голые стены.
...Но вот я рассмотрел свои сокровища, отдохнул и могу снова приступать
к работе. Трудное уже пройдено, я ближе к концу.
Через два часа расчет будет готов, останется записать его на бумаге и
отнести к Крейцеру.



4

Иду по Риннлингенштрассе.
Я сыт.
Тяжело, надсадно сыт. С одышкой, с огрузневшим телом.
Кафе, где шоколадно-коричневые пирожные, ресторан, где шипящая
макленбургская котлета на подогретой тарелке в окружении петрушки, укропа,
нежных капустных листьев (словно бесстыдная, соблазнительная нимфа на
зеленой лужайке), уже не кажутся райской обителью. Там душновато. Скучно.
В голове пустота. Устал. Мне надо отдохнуть два дня, а потом возьмусь
за вторую часть с пятнами...
Интересно, что, когда я сегодня принес готовый расчет Крейцеру, он не
особенно и удивился. То есть он даже совсем не удивился. Любому другому
потребовалось бы на этот расчет месяца два упорной, усидчивой работы, в
Вычислительном центре возились бы не меньше трех недель. Я же сделал все
за двое суток, привел окончательную формулу в обозримый вид, а Крейцер
даже глазом не моргнул.
Как быстро люди привыкают к таланту и трудолюбию! Как быстро по
отношению к некоторым это начинает считаться за должное!
Если б сотрудник, который ушел в отпуск, взялся за работу и выполнил
ее, скажем, за полтора месяца вместо двух, все поражались бы. Если бы он
сделал за месяц, его повысили бы в должности.
А я рассчитал все за два дня. За два, и Крейцер только процедил сквозь
зубы: "Да, довольно удачно. Тебе подвернулась хорошая мысль с этим
Монте-Карло".
Потом он поднялся со стула, пошел с листками к своему шефу, побыл у
него минут десять и появился вновь на пороге комнаты с самодовольной
улыбкой, которую, впрочем, сразу убрал с лица. Он убрал эту улыбку и