"Север Гансовский. Башня (Авт.сб. "Человек, который сделал Балтийское море")" - читать интересную книгу автора

принялся хмуро выписывать счет в кассу. Но я-то все понял. Шеф похвалил
Крейцера. Крейцер сумел выставить дело так, что всему причиной была его,
Крейцера, распорядительность: он-де нашел подходящего человека. И шеф
похвалил Крейцера, а на мою долю досталось лишь это кислое "довольно
удачно". Не похвала, а скорее некое уничижение, потому что слово "удача"
фигурирует там, где речь идет не о заслуге, а о слепом везении.
Да я и сам застеснялся скорости, с которой я сделал работу. Мне было
стыдно, что я справился за два дня, и, чтобы Крейцер не подумал, будто я
горжусь, я со стеснительной усмешкой подхватил мысль об "удаче" и стал
говорить, что, поскольку мысль "подвернулась", остальное было легко.
А Крейцер ничего не стеснялся. Напротив, самую пустую фразу он
произносит с видом, будто открыл долгожданную истину и всякая возможность
спора отныне исключена.
Крейцер всегда высокомерно холоден, непроницаем, важен.
И его уважают в институте.
А меня нет...
Я устал. Поэтому в голову лезут дурацкие мысли.
Разве мне не все равно? Зачем я думаю так мелко?..
Я иду по Риннлингенштрассе, поворачиваю на Бремерштрассе, прохожу мимо
дома, где когда-то была наша квартира и который теперь так чужд и холоден
для меня. Поворачиваю к Городскому Валу, поднимаюсь на него, и вот он,
Старый Город.
Сейчас нельзя возвращаться домой. Я не хочу встречаться с фрау
Зедельмайер.
Мне очень хорошо знаком наш город. Особенно этот район. В детстве,
когда мать уже болела, целые годы пробродил здесь один. На многих
переулках и тупиках я знаю в лицо каждый дом. С Кайзерштрассе я
поворачиваю в Рыночный переулок. Что такое?.. Галерея закрыта, как всегда
по пятницам, но у особняка Пфюлей стоят два роскошных американских
автомобиля, окруженные толпой зевак. Я тоже не удержался: проходя,
рассмотрел один из них. Это "кадиллак", огромный, желто-золотистый, с
массой каких-то никелированных полос, сверкающих выступов и ручек. Все
сиянье улицы отражается на его блестящих гнутых поверхностях... Как разно
живут люди! Я не только никогда не садился в такую машину, но даже и
никогда не был ближе, чем в двух метрах, от нее.
Я выхожу на маленькую площадь Ратуши и сажусь в сквере на скамью. Тут
забытая кем-то газета. Американская. "Нью-Йорк таймс". На странице
заголовок крупными буквами: "Широкоплечий Вернер фон Браун зовет на Луну".
О господи! В 1947 году, когда у нас в ФРГ еще печатались материалы
Нюрнбергского процесса, я прочел показания бывших узников подземного
завода "Бухенвальд - Дора", где по приказу Гитлера строилось "оружие
возмездия" - снаряды "фау". Научным руководителем был этот самый Вернер.
Он часто навещал "Дору", и по дороге ему нужно было проходить мимо
амбулатории, возле которой изо дня в день громоздилась постоянно
обновлявшаяся куча трупов. То были заключенные, замученные до смерти.
Профессор проходил так близко, что едва не касался мертвых тел. И при этом
продолжал руководить производством как ни в чем не бывало. А вот теперь
статья Брауна о полетах на Луну. Он пропитан кровью, и тем не менее с ним
обращаются, будто это человек, даже печатают статьи. Он приходит в
редакцию, ему, пожалуй, даже жмут руку.