"Север Гансовский. Башня (Авт.сб. "Человек, который сделал Балтийское море")" - читать интересную книгу автора

именно так.)
Как только я взглядываю на это полотно, так сразу в ушах настойчиво и
неумолчно начинают звенеть кузнечики, трель жаворонка повисает в вышине, и
сердце охватывается чувством беззаботного детского счастья. Мне кажется,
что с отцом, профессором математики, я, совсем еще маленький, еду
пролеткой по светлой долине Рейна между хлебами. Знойно. Сладко, дурманяще
пахнет васильками, над которыми висят неподвижные облачка голубой пыльцы.
Утренняя роса давно уже высохла, колеса пролетки порошат и проминают
мягкую дорогу. Полевые цветы по обочинам стоят сухие, но крепкие, и каждый
держит вокруг себя свою особую атмосферу запаха. Мотыльки самозабвенно
совершают трепещущий полет над колосьями. Порой дорога опускается в
ложбину, тогда в пролетке делается еще жарче, еще острее пахнет нагретой
кожей сиденья. Но вот лошадь бодро взбегает наверх, от Рейна веет
прохладой, сверкающая под солнцем гладь реки обрывками мелькает слева за
полями, я еще шире раскрываю глаза, еще счастливее замирает сердце.
Рядом с Шишкиным еще одна вещь из России. Но то была уже зима 43-го
года.
Тогда, в 41-м, после ранения и госпиталя я попал во Францию в
Сен-Назер, где оставался до 43-го. Но вслед за сталинградской катастрофой
Гитлер заявил, что создаст новую, шестую армию взамен погибшей на Волге.
По госпиталям и тыловым частям стали собирать солдат и офицеров, служивших
прежде в старой 389-й дивизии, и так я, пылинка в водовороте сил войны,
снова очутился на Восточном фронте.
Но уже близилось возмездие.
Над родиной небо потемнело, смерть падала из-за туч. Струйками текли и
рассыпались стены домов под бомбами, как раньше струйками текли и
рассыпались стены в чужих, не наших городах. Другим стало лицо немецкого
солдата, черное, со шрамами, с затравленным взглядом. В минуты отдыха в
частях молчали, забылся простодушный гогот прежних лет. Лишь иногда с
глазу на глаз шепотом раздавалось: "Да, Михель, я об одном только думаю:
что, если теперь красные в Германию придут? Или те поляки из Портулиц?"
А кругом лежали снега, и непрерывным жестоким молотом била советская
артиллерия...
В этот второй раз в России я взял лишь один рисунок - "Женский портрет"
Кипренского. Рисунок выполнен итальянским карандашом. В огромной шляпе с
перьями, в пышном платье сидит молодая аристократка и надменно - в
сознании своей прелести - глядит на зрителя.
Рисунок попался мне в селе под Черкассами, где мы остановились на ночь
в доме местного учителя. Впрочем, я просто по количеству книг заключаю,
что старик в доме был учителем. Мы ведь не разговаривали.
Была ночь, солдаты моего взвода свалились на пол, как мертвые, а я взял
в руки фонарь и долго смотрел на портрет, висевший на стене. А учитель -
старик с подвязанной щекой и особенным, упрямым выражением на худом лице -
молча глядел на меня.
И я взял рисунок, который в скромной рамке висит теперь в моей
комнате...
За ним три моих последних приобретения. Три картины из Италии, и в том
числе главный шедевр коллекции "Мадонна Кастельфранко" Джорджоне.
В Италию я попал после того, как измотанная толпа беглецов - жалкий
остаток 8-й армии - была эвакуирована в немецкий госпиталь, откуда те,