"Валерий Николаевич Ганичев. Росс непобедимый (Исторические повествования) " - читать интересную книгу автора

що нэма им воли,
ни на Днипри, ни на Роси,
ни у чистим поли...

Украинская народная песня

Двухколесная котыга - кош, обитая снаружи войлоком, остановилась
перед крепостными воротами Сечи. Медленно вылез из нее Щербань. Птицей
слетал он раньше с коня. По-казачьи лихо и красиво одевался и
причепуривался, подъезжая обычно к славному очагу войска запорожского.
Сейчас он поглядел на свою пропитанную салом сорочку, потертые, хотя
добрые еще, шаровары из телячьей кожи, запыленные свинячьи постолы,
поправил ременной пояс с кошельком - гаманом, перекинутым через плечи,
передвинул набок швайку* и ложечник, махнул рукой и пошел к крепости. Та
обнесена была заостренными сверху дубовыми палями и обмывалась двумя
небольшими речками Павлюком и Подпольной.
_______________
* Ш в а й к а - шило.

У въезда, у крепостных ворот, в молчании сидели калеки, уроды,
кривые, безногие, ожидая от доброхотов милостыни. Подле них остановился
подвыпивший казак и раздавал талеры, серебряные монетки и все, что
осталось у него после попойки. Нищие знали, что добрее и щедрее
запорожских казаков никого в мире нет. Слава об этом распространилась по
всей Украине и Польше, и многие шли и даже проползали сотни километров,
чтобы приобщиться к щедрости славных воинов.
- Кончилась воля наша! - сказал казак, раздавая монетки и показывая
на распухшее и обезображенное тело висевшего вора. - Так и с нами скоро
будет!
Убогие смотрели на повешенного без сочувствия. Знали строгие
запорожские порядки в отношении к ворам и разбойникам, коих обезображивали
в назидание живым: лучше просить, чем воровать и кончать жизнь на
виселице.
Щербань вспомнил, что повесили тут на крепостной стене и атамана
Стецька Безыменного за то, что брал от воров взятки, нарушая запорожскую
справедливость и честь. И пошел задами к своему бывшему миргородскому
куреню. Прошел он мимо полтавского, переяславского, батуринского,
ирклиевского, поповичского, донского, кущевского, деревянковского,
кисляковского, да почти мимо всех сорока куреней, и вот он, его родной
миргородский. Здесь провел он тридцать лет. Пришел молодым, парубком,
сразу после возвращения казаков из проклятой Туреччины, куда загнало их
предательство Мазепы. И здесь жил почти с самого основания Новой
Подполненской Сечи. Знали казаки и другие Сечи: Хортицкую, Базавлукскую,
Токмаковскую, Микитинскую, Чортомлыцкую, Каменскую, Алешкинскую. Правда,
последние были у турок и существовали недолго. Грустно было на душе у
старого Щербаня, когда подошел к своему куреню. Подошел. Постоял. Подумал.
Сколько съел он здесь гречневой и ячменной каши, похлебал тетери из ржаной
муки, выпил горилки, пива и венгерской мальвазии. Заглянул внутрь длинных
сеней, где в изразцовой грубе таился жар. Посреди стоял пятиаршинный
очаг - кабыця. Над кабыцей на железных цепях висело два казана, в которых