"Валерий Николаевич Ганичев. Ушаков " - читать интересную книгу автора

сковывающую инициативу флота, да она как таковая и не всегда поощрялась
тогда. Как бы там ни было, но русская эскадра подошла к Кольбергу и
включилась в общую осаду. Первыми в сражение вступили бомбардирские суда, и
"денно и нощно", как отмечалось в "экстракте" шханечного журнала, "не взирая
на прежестокую от неприятеля пальбу... они в самую близость города...
приходили... стараясь неприятеля разорить... и искусством и порядочным
наставлением... редкие бомбы миновали желаемых мест...". Затем Полянский
высадил десант.
"Над оным же морским войском главная команда поручается г-ну флота
капитану Григорию Спиридову, который при оных будет состоять за полковника.
Для пользования больных определен штаб-лекарь Буцковский. Священнику быть с
корабля "Вархаила" с надлежащими святыми требами".
"Морские солдаты", моряки и пехотинцы сражались умело, настроили
редуты, установили батареи, вели бомбардировку города. Гарнизон был истощен,
и, несмотря на то, что в связи с приближающейся зимой флот снялся с якоря и
ушел на зимние стоянки, участь Кольберга была предрешена, и он пал.
Русский флот в Семилетней войне показал, что без его участия ведение
больших победоносных боевых действий, особенно в прибрежных районах, почти
невозможно. Он усилился тем, что из его состава решительно исключили ветхие
и устаревшие суда. Адмиралы, офицеры и командиры кораблей получили серьезную
боевую закалку, наметилось преодоление кризиса. Но до полного возрождения
флота было еще далеко. Заря нового флота России лишь занималась, его
тактические основы, заложенные Петром I, только прощупывались, и его будущий
создатель только учился плавать на Волге, в удалении от морских берегов
Отечества.

У Волги разливистой

Федя шел за отцом, обливаясь потом, каждый новый шаг давался все
труднее, коса ходила неровно, вот зацепилась за толстые стебли, и снова
приходилось делать размах, на который уже не было силы. Отец не оглядывался,
но Федя чувствовал, что он сердился, когда сын отставал. "Сердится батя!
Нажми!" - все чаще приказывал себе Федя. Он заметил, что его маленькая коса
ходит быстрее, когда носок ее чуть приподнимается вверх, и она вроде бы
выплывает на волне травы, оставляя после себя успокоенное зеленое душистое
море. Все гудело от напряжения, но было радостно: "Дожал, почти пожал". Все!
Отец сделал последний перед лесом взмах, немного подождал и обернулся. Федор
стал рядом. Мать спешила с опушки с запотевшей крынкой молока и собранными
ягодами.
- Испейте, родимые! Испейте, голубчики!
Смотрела любовно и жалостливо, как жадно глотал Федя. Но выдержала и
всхлипнула.
- И что ты, батюшка, заставляешь его косить. Не дворянское дело-то.
- Молчи, Параскева, а что дворянское? Великий Петр все мог делать
своими руками и нас, преображенцев, к сему приучал. Столярничать Федька
умеет, - стал он загибать пальцы, - лошадь запрягает, топором рубит, на
лодке гребет, сеть ставить может, стрелять научу, грамоту знает, счет ведет.
Что еще надо? Зимой поедем в герольдию на смотр, определять на службу будем.
Хватит Степке гнезда зорить, да и Федька готов на государев счет идти.
Хорошо бы к преображенцам, - мечтательно протянул отец, - вот бы где свет