"Пол Гэллико. Томасина" - читать интересную книгу автора

всегда, на какой ферме кто чем болен, уже сложил шприцы, мази, клизмы,
порошки, вакцины, микстуры, пилюли, иглы, бинты, вату и пластырь; вышел из
дому, сел в машину и уехал.
Вилли подождал, пока он исчез за углом, и побежал к зверям, которые
встретили его радостным лаем, воем, мяуканьем, кудахтаньем, щебетом и всеми
прочими звуками, выражающими любовь животного к человеку.
Макдьюи унаследовал своего помощника от прежнего ветеринара. Из
семидесяти лет, которые Вилли прожил на свете, пятьдесят он отдал животным.
Он был невысок, голову его украшал серебристый венчик волос, а карие глаза
светились беспредельной добротой.
Для зверей настал радостный час. Собаки встали на задние лапы, птицы
били крыльями, кошки терлись о прутья решетки, высоко подняв хвосты, и даже
самые больные как-нибудь да приветствовали своего друга.
- Ну, ну! - приговаривал Вилли. - По одному, по очереди!
Первой он вынул толстую таксу, и та, визжа от счастья, принялась лизать
ему лицо. Потом пошел от клетки к клетке, оделяя каждого тайным снадобьем -
любовью. С теми, кто покрепче, он играл, слабых гладил, чесал, трепал за
уши, попугая погладил по головке, всем уделил нежности, пока всех не
успокоил, и тогда приступил к обычным процедурам.
А доктор Макдьюи ехал среди каменных и оштукатуренных домов, высоких,
узких, крытых черепицей и спускавшихся рядами к серым водам залива. Его не
радовал ни запах моря, ни запах леса, он не глядел на чаек, и даже синяя
лодка на тусклом зеркале воды не порадовала его. Он свернул к северу, на
Кэрндоу-роуд, миновал горбатый мост через речку и стал подниматься на холмы.
Он сердито думал о том, как неправ его друг священник, считая его
холодным человеком, когда вся его жизнь - в любви к маленькой Мэри Руа.
Правда, он признавал, что больше он никого не любит.
Священник утверждал, что нельзя любить женщину и не полюбить ночь, и
звезды, и воздух, которым она дышит, и солнце, согревающее ее волосы. Нельзя
любить девочку и не полюбить полевые цветы, которые она приносит с прогулки,
и дворнягу или кота, которых она таскает на руках, и даже ситец, из которого
сшит ее передник. Нельзя любить море и не любить горы; нельзя любить летние
дни и не любить дождь; нельзя любить птиц и не любить рыб; нельзя любить
людей - всех или немногих - и не полюбить зверей полевых и зверей лесных;
нельзя любить зверей и не полюбить траву, деревья, кусты, цветы, вереск и
мох.
И уже не так возвышенно, запросто, как бы мимоходом, священник
прибавлял, что не может понять, как же это любят хоть что-нибудь на свете,
не любя Бога. Ветеринар, конечно, сердито фыркал на него и говорил, что
лучше уж ему вещать в поэтическом стиле.
В четверть одиннадцатого, объехав фермы, доктор Макдьюи подкатил к
заднему крыльцу своей больницы, кинул Вилли сумку, коротко сообщил, где что
было, вымыл руки, слушая ассистента, надел чистый халат и вышел в приемную,
сердито выпятив бороду.
Он увидел местных жителей в темных косынках, платьях, плащах,
комбинезонах и нарядных курортников, в том числе - роскошную даму с
печальным шпицем на руках. Вид их, как всегда, разозлил его. Он все
ненавидел - и этих людей, и этих зверей, и свое дело.
Однако он внимательно окинул их взглядом и с удивлением обнаружил, что
с самого края, на кончике стула сидит его дочь Мэри Руа.