"Наталья Галкина. Пишите письма (Роман) " - читать интересную книгу автора

пьедестала почета, слушала гимн СССР, плакала от его звуков дивных, медаль
на груди, подбородок вверх.

Думаю, все они были архетипами: Балерина и Мумификатор из "Дворца
излишеств", Гимнастка, Родина-Мать, Лелька Шестимесячная, писатели, да
вообще все; что нам Юнг? у нас архетипов не как у него, ни два, ни полтора,
у нас их полная чаша, на все случаи жизни. Один Мумификатор чего стоил.
Жильцы трех домов делали вид, что его нет. Никто не говорил о нем вслух.
Когда он шел, привезенный на черной "Волге" с незримым эскортом охраны, все
глаза отводили.

Кроме Олимпиады Корнеевны, конечно; та здоровалась, ей все было можно;
и он отвечал! Впрочем, в иные дни отвечал, а в иные делал вид, что не
замечает ее поведения (вообще, как в мюзикле, тут пели все; Олимпиада
Корнеевна, конечно, тоже, но большей частию частушки: "Стоит милый на
крыльце, моет морду борною, потому как пролетел ероплан с уборною" - или
"Семеновну"). Уезжая в Москву, он опечатывал свою квартиру.

Шаман, колдун, жрец, слуга Мумии Вождя, он, разумеется, был главным
героем "Дворца излишеств". Коллективное бессознательное всем колхозом
обитало в этом памятнике сталинскому ампиру с огромным предбанником при
входе перед лифтами, уставленном толстыми кургузыми колоннами, капитель в
четверть высоты, толщину не объять.

Войдя в предбанник впервые, я поняла, почему бывший Забалканский
проспект, давно переставший быть Царскосельской дорогою за неимением царя и
его села, переименован был сперва в Международный, потом в проспект Сталина,
а потом в Московский. Царскосельская дорога вела в Царское Село, по
Забалканскому возвращались в столицу герои Шипки, Международный строили
интернационалисты; а построили диверсию, попытку переделать Петербург в
пригород Москвы. Я разносила почту, меряя шагами проспект, отдрейфовавший от
другого города.

Мумификатор, жилец двух зеркальных домов в Ленинграде и в Москве,
никогда не получал писем. Как, впрочем, и газет с журналами - никакой
корреспонденции.

Зато человек с пятого этажа "Слезы социализма", его личный враг Костя
Чечеткин по прозвищу Чечеточник, состоял в обширной переписке с множеством
частных лиц и чиновных учреждений.

Я приносила ему серые шероховатые казенные конверты, прямой адрес на
машинке, обратный в виде лиловой печати. Жил он в большой комнате,
уставленной мешками с деревянными бирками. На столе разложены были записи,
освещаемые низкой лампой на длинном шнуре. На полу стоял патефон, у окна в
углу - лопаты и заступы. Константин возглавлял неформальное общество
следопытов, ведущих раскопки на полях сражений Великой Отечественной (или
Второй мировой?), отыскивающих без вести пропавших, без почестей, гробов и
отпеваний закопанных в землю. Следопыты восстанавливали записи полуистлевших
дневников, солдатских писем и удостоверений, по именам и фамилиям солдатских