"Наталья Галкина. Ночные любимцы. Повесть" - читать интересную книгу автора

могилу его, некий дервиш издал вопль отчаяния во время пения.
Ходжа Джунайд гневно глянул на вскрикнувшего, и дервиш накрыл
голову своей власяницей. Пение длилось долго, и когда подняли
власяницу, под ней оказалась лишь кучка пепла. Звуки музыки
разожгли пламя тоски в дервише, а, повинуясь гневному взору
ходжи Джунайда, он заключил в себе языки огня, не позволяя им
более вырываться наружу.
Ганс вздохнул.
-- Согласись, -- сказал он, -- тут тоже без чародейства не
обошлось.
-- Многие говорят, -- сказал музыкант, -- в голосах барабанов
чудится смех Иблиса, ибо он сам их и изобрел и, изготовив,
смеялся над людьми, которым предстоит наслаждаться звуками
ударных. Я-то играл на струнных, обязанных своим происхождением
обезьяне и тыкве. Но в ближайшее время вряд ли я добуду себе
лютню, барбитон либо ребаб. Похоже, придется мне
довольствоваться тростниковой дудочкой.
-- А я так очень люблю духовые инструменты! -- с воодушевлением
крикнул Ганс. -- Я их люблю за то, что связаны они с
человеческим дыханием, и за разнообразие издаваемых ими звуков,
родственных птичьему щебету, свисту ветра и трубному гласу
ангелов.
-- Хорошо ты сказал, сина, ты прав. Куда ты сейчас
направляешься?
-- Никуда. Я никого не знаю в Пальмире и никогда не бывал тут
прежде.
-- Мы дошли до моего дома и, если хочешь, могли бы лечь спать на
крыше, никого не беспокоя.
Ганс уже знал, что на Востоке принято спать под открытым небом
таким образом, и даже правители частенько спали на плоских
крышах своих дворцов. Он улегся на старую, превратившуюся в
кожу, звериную шкуру; под головой у него была многоцветная
подушка с выцветшим рисунком; над ним пульсировали огромные
звезды Зуххаль и Бахрам, светились загадочно Катафалк, Лужок и
Два Тельца; ему приснился сон про синего шакала и красную
обезьяну, которые никак не могли поделить царства музыки, хотя
вовсе не годились в правители этого царства. Тем не менее они
упорно повелевали, и из-за экзотической раскраски многое сходило
им с рук. В царстве музыки всё и вся музицировали: и кузнечики,
и цикады, и осы, и германские эльфы, прилетевшие временно в
теплые края, и барабанившие лапками по высушенным тыквам
мартышки, и эблаитские пери, и сами аравийские пески, поющие
пески, дышащие, перемещающиеся барханы, звенящая мошкара
песчинок, подвластных огромной, невидимой, но обрисовывающей их
рои трубе аравийского ветра.
Красная обезьяна обожала пчелиный хор неприхотливых черных и
капризных красных пчел; впрочем, любила она и мед; посему в ее
покоях полно было обычных ульев, напоминающих темно-коричневые
керамические бутылки, и ульев бедуинских -- огромных кожаных
бурдюков. А синий шакал требовал сольных восхвалений, и на его