"Нил Гейман. Дети Ананси" - читать интересную книгу автора

сцены с единственной целью обнаружить красную от загара грудь. Ведь что же
получилось? Вот вам, пожалуйста, она вопит, ее грудь выставлена на всеобщее
обозрение, а на сцене играет "Я есть то, что я есть", только никто под
музыку не поет.
Когда зеваки сообразили, что на самом деле произошло, повисло
двухминутное молчание, а после отца Толстого Чарли вынесли из бара и
положили в машину "скорой помощи" - блондинистая туристка тем временем
устраивала истерику в дамской комнате.
Именно голая грудь не шла у Толстого Чарли из головы. В мыслях соски
обвиняюще следовали за ним по комнате, как взгляд Джоконды с картины. Ему
все время хотелось извиниться перед посетителями бара, которых он в глаза не
видел. А от сознания того, что отец счел бы это уморительным, становилось
только хуже. Когда тебе стыдно за то, при чем ты даже не присутствовал, тебе
становится еще хуже: воображение постоянно приукрашивает события, раз за
разом возвращается к ним, снова и снова ворошит их и изучает со всех сторон.
Ну с вами, возможно, дело обстоит иначе, а у Толстого Чарли было как раз
такое воображение.
От стеснения у Толстого Чарли, как правило, начинали ныть зубы и
желудок куда-то проваливался. Если на телеэкране случалось что-то, хотя бы
предвещавшее неловкую ситуацию, Толстый Чарли вскакивал и выключал
телевизор. Если это было невозможно (скажем, в комнате он был не один), то
он под каким-нибудь предлогом выходил и пережидал, пока неловкая ситуация не
разрешится.
Толстый Чарли жил в Южном Лондоне. В возрасте десяти лет он приехал
сюда с американским акцентом, за который его безжалостно дразнили, от
которого он по мере сил старался избавиться и наконец искоренил все до
единой мягкие согласные и раскатистые "р", научившись правильно и к месту
употреблять чисто английские междометия. Когда к шестнадцати ему удалось
окончательно расстаться с акцентом, его школьные друзья только-только
обнаружили, что им необходимо говорить так, будто они из Бруклина. Вскоре
все, кроме Чарли, говориди как люди, которые хотят говорить так, как говорил
Толстый Чарли, когда только-только приехал в Англию, - вот только он ни за
что не произнес бы на публике таких слов, не то мама тут же дала бы ему
подзатыльник.
Все дело в тоне.
Когда стеснение от того, как отец окончил свои дни, начало понемногу
спадать, Толстый Чарли поймал себя на мысли, что ощущает лишь сосущую
пустоту.
- У меня нет семьи, - почти раздраженно сказал он Рози.
- У тебя есть я.
Это вызывало у Толстого Чарли улыбку.
- И моя мама, - добавила Рози, отчего его улыбка разом увяла. Рози
поцеловала его в щеку.
- Может, останешься на ночь? - предложил он. - Утешишь меня и так
далее.
- Могла бы, - согласилась она. - Но не останусь.
Рози не собиралась спать с Толстым Чарли, пока они не поженятся. Она
сказала, что такое решение приняла, когда ей было пятнадцать; нет, конечно,
Толстого Чарли она тогда не знала, но решения надо выполнять. Поэтому она
его обняла - крепко и надолго. И сказала: