"Ганс Георг Гадамер. Актуальность прекрасного " - читать интересную книгу автора

понятия к языку не сводится только к критике языка, но включает также и
проблему отыскания языка. Вот что представляется мне поистине великой,
захватывающей драмой философии: что философия - это постоянное усилие
отыскания языка или, скажем с еще большим пафосом, постоянная мука нехватки
языка. Языковая нужда - вовсе не хайдеггеровское новоизобретение.

Словесная находка играет в философии явно исключительную роль. Это
видно уже по существенности места, занимаемого здесь терминологией. Понятие
выступает как таковое в языковом облике термина, то есть ясно очерченного
слова с однозначно отграниченным значением. Однако каждый знает, что
терминологизированная речь, равная по своей точности, скажем, операциям с
математическими символами, невозможна. Во всякой речи есть, конечно, место
для терминов, но это как раз и значит, что они, постоянно вторгаясь в речь
как в процесс достижения взаимопонимания, выполняют свою языковую функцию
лишь внутри этого процесса. В отличие от создания четко фиксированных
терминов с точно обусловленными познавательными функциями, что достигается в
науках и с образцовым совершенством - в математике, у философского
употребления языка, как мы видели, нет другой удостоверяемости, кроме той,
какая имеет место в языке вообще. Здесь явно требуется удостоверяемость
особого рода, и первая задача в отношении

34

ИСТОРИЯ ПОНЯТИЙ КАК ФИЛОСОФИЯ

связи слова и понятия, речи и мысли, артикулирующейся в слове-понятии,
заключается в выявлении скрытого истока философских слов-понятий как
таковых, если мы хотим найти способ удостовериться в легитимности нашей
постановки вопросов. Классический пример, свидетелями которого мы стали в
нашем веке, - выявление заложенного в понятии "субъект" скрытого
историко-понятийного фона и его онтологических импликаций. "Субъект" - это
греческое hypoceimenon, лежащее в подоснове; слово было введено Аристотелем
для того, чтобы обозначить то, что при смене разнообразных феноменальных
форм сущего не меняется, но залегает в основе меняющихся качеств. Впрочем,
разве мы еще слышим это hypoceimenon, это subiectum, это ле-жащее-в-основе
всего другого, когда употребляем сегодня слово "субъект"? Мы, принадлежащие
всецело к картезианской традиции и мыслящие в понятии субъекта
саморефлексию, самосознание самости? Кому еще слышится в "субъекте"
первоначальное "под-лежащее"? Однако спрошу и иначе: кому оно там не
слышится? Кто не подразумевает, что субъект, обусловленный, как он сейчас
обусловлен, саморефлексией, имеет место как сущее, сохраняющее себя при
изменении своих свойств в качестве лежащего под ними и несущего их на себе?
Именно непроясненность этих ис-тзрико-понятийных истоков привела к тому, что
люди представляют себе субъект как нечто обладающее своим самосознанием и
потому пребывающее наедине с собой, а потом встают перед мучительным
вопросом^ как этому субъекту выбраться из своей splendid isolation7. Так
сформировался вопрос о реальности внешнего мира. Понадобился критицизм
нашего века, чтобы разглядеть в вопросе "как проходит наша мысль, наше
сознание к внешнему миру?" изначальную ложь, коль скоро сознание вообще есть
изначально со-знание чего-то . Первенство самосознания перед миро-сознанием