"Нина Габриэлян. Хозяин Травы" - читать интересную книгу автора

Она взвизгнула, подпрыгнула и выскочила из комнаты. Входная дверь
хлопнула.
Вечером она не вернулась домой. Я хотел позвонить Аркадию Ефимовичу,
больше ей негде было быть, и уже начал набирать его номер, но вдруг
представил, как она там на меня жалуется, и положил трубку.
Ночью я закрыл глаза и увидел, что нахожусь в метро, на эскалаторе, а
на его полированной фанере рядом с поручнями ровно светятся большие матовые
шары, похожие на коконы. И я еду вниз и трогаю коконы рукой. И вдруг один из
них лопается, и из него вываливается какое-то месиво из тонких лапок,
неразвернувшихся крылышек и реснитчатых глаз. Я вскрикиваю и бегу по
эскалатору вниз. На платформе тихо и пустынно. Тощий старик в больничной
пижаме поднимает ко мне лицо и тихо шепчет: "Она только что уехала". Две
слезы выползают у него из глаз. И я вдруг понимаю, что это Аркадий Ефимович.
"Уехала", - повторяет он и машет морщинистой рукой в сторону туннеля. Я
ложусь на пол и пытаюсь заглянуть в туннель. Но тут раздается грохот, и,
едва успев выдернуть голову, я вижу, как из туннеля вылетает электричка. С
пустыми, освещенными вагонами она проносится мимо, и в последнем я вижу
Полину, укачивающую на руках белый кокон. "Полина, вернись!" - кричу я, но
она не слышит, и туннель быстро заглатывает электричку и Полину, нянчащую
огромный кокон.
Утром ее все еще не было. У меня был отгул, я хотел немножко поработать
над Малларме, но дело не ладилось, я все время мысленно пререкался с ней. В
восемь вечера ее все еще не было. В десять тоже. В двенадцатом наконец
раздался звонок в дверь. Я молча открыл ей дверь и ушел на кухню. Мне не
хотелось разговаривать с ней, объясняться, потакать ее выкрутасам.
В час ночи я вошел в комнату. Она лежала на диване спиной ко мне.
Обычно мы спали вдвоем на большой тахте. Впрочем, мне тоже было не до любви.
Я молча расстелил тахту и лег.
И мне приснилось, будто ребенок наш плачет, но она притворяется, что не
слышит, чтобы вынудить меня подойти к нему. Я не двигаюсь с места, ребенок
начинает плакать громче, он уже не плачет, а рыдает и слабым голосом
выкрикивает: "Паша, Паша, проснись, мне плохо". Я открыл глаза.
Она в розовой ночнушке, скорчившись, сидела на кровати и испуганно
смотрела на меня. "Мне плохо", - прошептала она. "А мне, по-твоему, хорошо?
- воспитательным тоном начал я. - Могла хотя бы позвонить". И тут я заметил,
что губы ее покрыты белыми чешуйками. "Ты что, простудилась?" - "Нет, я у
бабки была". - "Так у тебя еще и бабка есть?" Я окончательно проснулся.
"Нет, она медсестра в гинекологии. Выкидыши на дому делает. Мне кажется, там
что-то осталось. Очень болит". - "Так ты не у Аркадия Ефимовича была?" -
"Нет". - "А ребенок?" Она молчала. "Ты убила ребенка?" - "Но ведь ты его не
хотел. Ты... ты ненавидел его". - "Неправда", - прошептал я.
Через полчаса ее стало знобить. Я хотел позвонить в "Скорую", но она
боялась, что ее привлекут к ответственности за незаконный выкидыш. Я не
знал, распространяется ли закон о нелегальных абортах только на врача или на
пациентку тоже, и колебался. Вскоре она стала жаловаться, что у нее темнеет
в глазах, губы обметало еще сильнее, глаза запали, нос обострился. Я стал
звонить в "Скорую". Сперва там долго не брали трубку. Потом женский голос
сказал: "Скорая" слушает". - "Пожалуйста, - закричал я, - сильное
кровотечение! Выкидыш, наверное!" - "Ждите, будут". Я подошел к ней: "Не
волнуйся, сейчас приедут". - "Паша, - прошептала она, - ты не сердись, но