"Нина Габриэлян. Хозяин Травы" - читать интересную книгу автора

замерла. И вдруг я почувствовал, что она деликатно высвобождается из моих
объятий.
- Я бы хотела умыться, - сказала она.
-Да, да, конечно. Мыло там, на полочке.
Я посмотрел на ее спину. Спина была худая, с жалкой смешной косичкой.

После этого она исчезла, дней на десять. Поначалу это меня вполне
устраивало: у меня был срочный перевод - пятьсот строк сенегальских поэтов,
и я не хотел, чтобы меня отвлекали. Но потом на меня вдруг напала непонятная
тревога. Мне стало казаться, что в квартире кто-то есть и он следит за мной.
Я обошел квартиру и всюду зажег свет. Но тревога не проходила. Тогда я
включил еще и торшер. Он налился красным тревожным соком... и тут раздался
звонок. Я снял трубку. "Ой, - смеялась трубка, - ой, что же мне теперь
делать? Неудобно ведь..." Тут до меня дошло, что трубка вовсе не смеется, а
плачет. Я обрадовался. "Полина, - закричал я, - что случилось?" - "Ой, -
прорыдала трубка, - она вернулась из Туркмении и говорит, что я на нее
неприятно смотрю. А я не смотрю, я совсем не смотрю. А она говорит, чтобы я
уезжала. А куда же я? Ведь я никого, кроме Аркадия Ефимовича, не знаю. Ну,
до такой степени, чтобы... Но неудобно ведь, ему опять придется на
раскладушке. Мне бы всего на несколько дней, а там я что-нибудь придумаю...
Но ведь я никого..."
И вдруг я неожиданно для самого себя сказал:
- Почему же никого? А я?
- Вы? - застеснялась трубка. - Но неудобно ведь. Мы же разнополые. Мне
и за ту ночевку неудобно. Но если только на несколько дней...
Через час она уже вошла в мою квартиру с крохотным обтерханным
чемоданчиком и сразу попыталась подмести пол. Я отнял у нее веник. Тогда она
сказала мне, что тратиться на нее мне не придется, потому что у нее есть
целых десять рублей. И тут же попробовала мне их всучить. Когда я отказался
от денег, она занервничала и сказала, чтобы я не волновался, она скоро
найдет работу, устроится в ЖЭК и получит казенную квартиру. Правда, тогда
придется забросить живопись, потому что я-то, как творческий человек, должен
понимать, что внутренняя суть вещей просто так не открывается, а насекомые
очень хитрые, и если не держать мозг для них все время открытым, то они не
позволят ей их рисовать, а как же держать его открытым, если ее сознание
будет все время забито жэковскими бумажками. Я осторожно спросил, не стоит
ли ей какое-то время пожить у матери в Горьком. "Ой, что вы! - испугалась
она. - Моя мать, вы ее не знаете, она такая властная, прямо как царица
термитов. А пока царица жива, она подавляет в своем потомстве возможность
стать царицей. Я ведь от нее и уехала в Москву".
В конце концов мы решили, что она поживет у меня с недельку, и за это
время мы что-нибудь придумаем. Неделька превратилась в две. Потом в три. Она
нервничала и то предлагала мне свои десять рублей, то снова начинала строить
планы о том, как она будет работать в ЖЭКе. Впрочем, мне было уже ясно, что
ежедневно ходить на службу она абсолютно неспособна. Неделька превратилась в
месяц. Она округлилась, похорошела и все время рисовала. Тогда и были
созданы лучшие ее рисунки: "Хозяин травы", "Пчелиный рай", "Термитник
цивилизации"...
Я тоже испытывал подъем. Я давно уже подбирался к Полю Валери, но не
мог найти к нему ключ. А тут вдруг пошло. Я перевел "Сильфа", "Рождение