"Тосиюки Фую. Дырявый носок (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

Чем больше и отчаяннее я говорил, тем острее понимал, что мои слова
буксуют. Моя нелепая фигура выглядела здесь, должно быть, особенно
безобразно. Я помнил, какой я ее видел в зеркале!
Киёмидзу поднял голову.
- Понятно. Я думаю, мы так или иначе уведомим вас.
- А не могли бы вы дать ответ сейчас же? - попросил я. В объявлении,
наклеенном на стекле, с внутренней стороны значилось: "О подробностях лично.
Решение на месте". По опыту я знал, что "последующее извещение" на девяносто
процентов означает отказ. Пусть даже не примут, но я хотел услышать от
Киёмидзу о причинах. Вот оно что. Хорошо, подождите немного, - ответил
Киёмидзу, подумав. Поклонившись, он поднялся по лестнице.
Когда затих стук его башмаков над моей головой, меня наконец отпустило
напряжение. Воскресли обрывки фраз, произнесенных Киёмидзу.
Я открылся ему, попавшись на наводящий вопрос. Киёмидзу встречался с
теми, кто проводил сидячую демонстрацию у парламента за профилактические
меры против проказы. Это было тринадцать лет назад. До самого последнего
момента я упорно делал вид, что ничего не понимаю. Вероятно, так и следовало
себя вести. Сомнение - всего лишь ступень к подозрению, оно никак не может
считаться установленным фактом.
Однако я не сумел выдержать до конца. Упорствовать во лжи мучительнее,
чем прекратить дышать. Пришлось бы лепить одну ложь на другую - все равно
что латать лохмотья. Вряд ли я вынес бы такую жизнь.
Сугата мог не признаваться невесте в своей болезни - тело у него было
здоровое. Даже будучи больным, Сугата никогда не выглядел прокаженным. Кто
бы мог, глядя на него, представить себе, что он болен проказой? Но и Сугата,
верно, порой предавался раздумьям. Ведь все же он прежде был болен болезнью
Хансена! Наверное, случалось и ему, увидев по телевизору или в газете
что-либо о болезни Хансена, испытать шок вроде того, что испытал я. Самым
страшным для тех, кто вернулся в общество, было, когда открывалось, что они
болели проказой. В конце июля - ежегодно в эти дни ведется разъяснительная
кампания по поводу проказы - чувствуешь себя так, будто тебе по спине
проводят влажной рукой. Ты уже начал забывать о болезни Хансена - об этом
мечтают все, вернувшиеся в общество, - а тут это назойливое напоминание. Все
равно что разбудить уснувшего ребенка.
Я хотел бы забыть о болезни, сделав первый шаг за ворота лепрозория.
"Ты не больной, не пациент, ты просто инвалид", - много раз внушал я себе.
Однако в чем-то я, видно, просчитался. В клинике больные руки и ноги не
слишком большая помеха, но, когда покидаешь лепрозорий, это становится
особенно ощутимым. Зайдешь в кафе выпить чашку кофе, но и эта минута отдыха
не передышка - я не мог разорвать пакетик с сахаром иначе как зубами, точно
дитя. Сколько раз в автобусе я ронял монетки на пол! Ладони мои были
негнущимися, словно лопаточки для риса. Монеты легко выскальзывали из рук,
проваливаясь между скрюченными пальцами. Кончики пальцев ничего не
чувствовали, и вытащить мелочь из кошелька было до крайности трудным делом.
Монету, упавшую на пол, я ни за что не мог поднять, мне бы не удалось это
сделать даже ценой больших усилий. Если в автобусе был кондуктор, я всякий
раз передавал ему кошелек, чтобы он сам взял плату за проезд.
Такие житейские мелочи ужасно утомляют. Мы с Сугатой оба были
возвращенцами, но между нами была огромная разница. У него не было
необходимости открываться кому бы то ни было в своей болезни, мне же