"Юлиус Фучик. Слово перед казнью " - читать интересную книгу автора

Дверь камеры открывается, и бесшумно, словно на цыпочках, вбегает пес,
останавливается у моего изголовья и снова пристально рассматривает меня.
Рядом снова две пары сапог. Теперь я уже знаю - одна пара принадлежит
хозяину пса, начальнику тюрьмы Панкрац, другая - начальнику отдела по борьбе
с коммунистами, который меня допрашивал тогда ночью. А вот еще фигура в
штатских брюках. Мой взгляд скользит вверх по ней, да, я знаю и его, это тот
долговязый, тощий гестаповец, который руководил оперативной группой,
арестовавшей меня.
Начальник садится на стул и начинает допрос:
- Ты проиграл свою игру, подумай хотя бы о себе. Говори.
Он предлагает мне папиросу. Не хочу. Мне не удержать ее в пальцах.
- Как долго ты жил у Баксов?
У Баксов! И это им известно! Кто же им сказал?
- Видишь, нам все известно. Говори. Если вам все известно, зачем же
мне говорить? Я жил не напрасно и не опозорю себя в свои последние дни.
Допрос длится час. Допрашивающий не кричит, он терпеливо повторяет один
и тот же вопрос, потом, не дождавшись ответа, задает второй, третий,
десятый.
- Неужели ты не понимаешь? Все кончено, вы проиграли. Вы все.
- Проиграл только я.
- Ты еще веришь в победу коммуны?
- Конечно.
- Он еще верит? - спрашивает по-немецки начальник отдела, а долговязый
гестаповец переводит: - ...он еще верит в победу России.
- Конечно. Иного конца быть не может.
Я устал. Я напрягал все силы, чтобы быть начеку, и сейчас быстро
сознание покидает меня, как кровь, текущая из глубокой раны. Напоследок я
еще вижу, как мне протягивают руку, - должно быть, тюремщики заметили печать
смерти на моем лице. В самом деле, в некоторых странах у палачей даже было в
обычае целовать осужденного перед казнью.

Вечер.

Два человека со сложенными руками ходят по кругу и протяжными,
нестройными голосами тянут грустный напев:

Когда в глазах померкнет свет
И дух покинет плоть...

Эй, люди, бросьте же! Может, эта песня и неплоха, но сегодня... сегодня
канун Первого мая, самого прекрасного, самого радостного праздника. Я
пытаюсь запеть что-нибудь веселое, но, видно, это звучит еще мрачнее, потому
что Карел отворачивается, а "папаша" вытирает глаза. Пускай, я не сдаюсь и
пою, пока они не присоединяются ко мне. Удовлетворенный, я засыпаю.
Раннее утро первого мая. Рассвет. Часы на тюремной башне бьют три.
Впервые я ясно слышу бой часов. Впервые после ареста я в полном сознании. Я
чувствую, как через открытое окно проникает свежий воздух, он обдувает мой
тюфяк на полу, стебли соломы колют мне грудь и живот. Каждая клетка моего
тела болит на тысячу разных ладов. Мне трудно дышать. Внезапно, как будто