"Юлиус Фучик. Слово перед казнью " - читать интересную книгу автора

удары, и снова: "Отвечай, отвечай, отвечай!" А я все еще никак не могу
умереть. Отец, мать, зачем я родился таким сильным?
День кончается. Пять часов. Все уже устали. Бьют теперь изредка, с
длинными паузами, больше по инерции. И вдруг издалека, из невидимой дали,
звучит тихий голос, несущий мне облегчение:
- Er hat schon. gerrag! [Уже готов! (нем.)]
И вот я сижу, стол передо мной качается, кто-то дает мне пить, кто-то
предлагает папиросу, которую я не в силах удержать, кто-то пробует натянуть
мне на ноги башмаки и говорит, что они не лезут, потом меня наполовину
ведут, наполовину несут с лестницы вниз к автомобилю; мы едем, кто-то опять
наводит на меня револьвер, мне смешно, мы опять проезжаем мимо трамвая,
увитого гирляндами белых цветов, но, вероятно, все это только сон,
лихорадочный бред, агония или, может быть, смерть. Ведь умирать тяжело, а
мне уже совсем не тяжело, совсем легко, еще один вздох и конец.
Конец? Нет, еще не конец, все еще нет. Я снова стою, да, да, стою один,
без посторонней помощи, и прямо передо мной грязная желтая стена,
обрызганная - чем? - кажется, кровью... да, это кровь, я поднимаю руку,
пробую ;размазать кровь пальцем... получается... ну да, свежая, моя кровь...
Кто-то сзади бьет меня по голове и приказывает поднять руки и
приседать; на третьем приседании я падаю...
Долговязый эсэсовец стоит надо мной и старается поднять меня пинками;
напрасный труд; кто-то опять обливает меня водой, я опять сижу, какая-то
женщина подает мне лекарство и спрашивает, что у меня болит, и тут мне
кажется, что вся боль у меня в сердце.
- У тебя нет сердца, - говорит долговязый эсэсовец.
- Ну, все-таки! - говорю я и чувствую внезапную гордость от того, что
у меня еще есть достаточно сил, чтобы заступиться за свое сердце.
И снова все исчезает: и стена, и женщина, и долговязый эсэсовец...
Теперь передо мной открытая дверь в камеру. Толстый эсэсовец волочет
меня внутрь, стаскивает с меня лохмотья рубашки, кладет на соломенный тюфяк,
ощупывает мое опухшее тело и приказывает положить компрессы.
- Посмотри-ка, - говорит он другому и качает головой, - ну и мастера
отделывать!
И снова издалека, из невидимой дали, я слышу тихий голос, несущий мне
облегчение:
- До утра не доживет.
Без пяти минут десять. Чудесный теплый весенний вечер 25 апреля 1942
года.


Глава II

АГОНИЯ

Когда в глазах померкнет сеет И дух покинет плоть...
Два человека, со сложенными крестом руками, тяжелой, медленной поступью
ходят под белыми сводами часовни и протяжными, нестройными голосами поют
грустную церковную песнь.
...Когда е глазах померкнет свет И дух покинет плоть, Туда, где мрака
ночи нет, Нас призовет господь...