"Юлиус Фучик. Слово перед казнью " - читать интересную книгу автора

раза в неделю, по четвергам и воскресеньям, раздатчики вытряхивали в наши
миски порцию картофеля и поливали ее ложкой мясного соуса с несколькими
волокнами мяса. Это было сказочно вкусно! Но не только в этом дело: гуляш
был ощутимым напоминанием о человеческой жизни, словно связывал нас с ней,
был чем-то нормальным в жестокой противоестественности гестаповской тюрьмы.
О гуляше говорили нежно и с наслаждением - о, кто поймет, как дорога ложка
хорошего соуса, когда человек живет среди ужасов постепенного угасания!
Прошло два месяца, и я хорошо понял удивление Карлуши: "Гуляш, и тот не
ест!" Могло ли быть более убедительное предвестие моей близкой смерти?
Той же ночью в 2 часа Карлушу разбудили. За пять минут ему было велено
собраться, словно предстояло отлучиться куда-то рядом, словно перед ним. не
лежал путь в другую тюрьму, в концлагерь, к месту казни... кто знает куда.
Карлуша еще успел опуститься около меня на колени, обнять и поцеловать
меня в голову.
Из коридора раздался резкий окрик надзирателя, напоминавший, что в
тюрьме не место чувствам.
Карлуша исчез за дверью, щелкнул замок...
Мы остались вдвоем.
Увидимся ли мы когда-нибудь, друг? И когда расстанемся мы, оставшиеся?
Кто из нас двоих покинет эту камеру первым? Куда он пойдет? Кто позовет
его - надзиратель в эсэсовской форме или сама смерть, которая не носит
формы?. .
Сейчас, когда я пишу, во мне остались лишь отголоски чувств,
волновавших нас при этом первом расставании. С тех пор прошел уже год, и
мысли, с которыми мы провожали товарища, возвращались не раз, порою очень
навязчиво. Двойка на дверях камеры заменялась тройкой, тройка снова уступала
место двойке, потом I ОПЯТЬ ПОЯВЛЯЛОСЬ "3", "2", "3", "2", приходили новые
узники и вновь уходили, и только те двое, что впервые остались вдвоем в
камере № 267, все еще не расстаются друг с другом: "папаша" и я.
"Папаша" - это шестидесятилетний учитель Иозеф Пешек. Глава школьного
учительского совета. Его арестовали на 85 дней раньше меня за "заговор
против Германской империи", выразившийся в работе над проектом свободной
чешской школы.
"Папаша" - это... Но как его описать? Трудное это дело! Два человека,
одна камера и год жизни. За этот год отпали кавычки у слова "папаша", за
этот год два арестанта разного возраста стали действительно отцом и сыном,
за этот год мы усвоили привычки друг друга, излюбленные словечки и даже
интонации. Различи-ка сейчас, что мое и что его, "папашино", с чем он пришел
в камеру и с чем я...
Ночами он бодрствовал надо мной и мокрыми компрессами отгонял
подходившую смерть. Он самоотверженно удалял гной из моих ран и никогда не
подавал вида, что слышит гнилостный запах, исходивший от тюфяка. Он стирал и
чинил жалкие лохмотья моей рубашки, которая стала жертвой первого допроса, а
когда она окончательна развалилась, натянул на меня свою. Рискуя получить
взыскание, он принес мне маргаритку и стебелек травы, сорвав их во дворе во
время получасовой утренней прогулки. Когда меня уводили на новые допросы, он
провожал меня ласковым взглядом, а когда я возвращался, прикладывал новые
компрессы к моим новым ранам. Он ждал моего возвращения с ночных допросов и
не ложился спать, пока не укладывал меня, заботливо укрыв одеялом.
Так началась наша дружба. Она не изменилась и потом, когда я смог