"Донован Фрост. Храм ночи ("Конан") " - читать интересную книгу автора

посверкивая глазами, блуждали знаменитые псы Ванахейма, более похожие на
демонические порождения северных вьюг, чем на собак. Лая их никто никогда не
слышал, но выставлять часовых вокруг жилища "эйнхериев" не было никакой
необходимости. Любого стороннего, очутившегося среди шатров и приземистых,
словно набычившихся, домин, тут же брали в живое кольцо полтора десятка
огромных, снежно-белых чудовищ, которые, грозно урча, неотступно следовали
за человеком в охраняемых пределах. Наглядевшись в бездонные красные глазищи
псов Ванахейма, где плясали все ледяные гиганты вкупе с иной нечистью,
тарантийцы не желали продолжать или возобновлять знакомства, хотя слухи,
блуждавшие по тавернам и присутственным местам о десятках растерзанных
бродяг и немедийских лазутчиков, были плодом фантазии горожан. Совсем
немногим аквилонцам доводилось оказаться, пройдя сквозь строй псов, в
казармах "эйнхериев".
Кроме Троцеро и Конна, там не было никого, пришедшего по своей воле. На
пленников, заподозренных в попытках нанести вред Аквилонской Короне или
самому Золотому Льву, с небольшого холма рыжей глины взирали врытые в землю
тотемы с резными физиономиями Ледяных Гигантов, валькирий и иных порождений
пустошей к северу от Гандерланда.
По ночам в пустых деревянных глазницах загорались светильни,
снаряженные зельем, состав которого хранился едва ли не надежнее, чем карта
подземелий королевского дворца, ведущих к сокровищнице. А иноземец,
приехавший в поисках тарантийских, неофициальных новостей, побродив немало
по притонам вблизи речного порта, мог наткнуться на одноногого нищего по
кличке Крюк, который за пару кружек чего-нибудь покрепче пива, мог
рассказать историю о том, как за ним в лунную ночь гнался выкопавшийся из
рыжего холма истукан, швыряя из глазниц уголья, а из черной пасти изрыгая,
храни нас Митра, различные непотребства. Еще пара кружек - и поддерживаемый
под локоть пьянчужка мог довести всех любопытствующих по брусчатке Медной
Улицы до двух подозрительных углублений в гранитной плите у памятника
основателю Тарантии, действительно напоминавших следы здоровенных когтистых
лап. И совсем уже узкий круг лицезрел центрального идола на холме
"эйнхериев". Гранитный вздыбленный конь нес в небеса Дикого Охотника, в
каменных чертах которого без особого труда можно было узнать лицо Конана.
Зодчий, чья грубая работа стала центральной святыней горстки северных
кондотьеров, остался для потомков безымянным. Под гранитными копытами,
попиравшими нечто, отдаленно напоминавшее изображение стигийского Мирового
Змея, горел, не давая ни струйки дыма и поражая взгляд зелеными языками,
костер, вокруг которого, раскачиваясь, словно кобры, восседали три до
невозможности изможденные старухи, с которых неумолимое время стерло все
следы родного племени. Именовались жутковатые старухи ни много ни мало
Хозяйками Судеб и равно почитались и киммерийскими, и ванирскими, и
асирскими членами дружины "эйнхериев".
Что за таинства творились в капище, аквилонцы могли лишь гадать,
понижая голос при одном упоминании о нем. А Конан и Конн не раз успели
поссориться по поводу оного святилища. Сын просвещенного века хайборийской
эры, потерявший всякую связь со своими дикарскими корнями, Конн требовал
убрать из столицы столь яркий образчик варварских таинств. Но Конан,
привыкший к своей волчьей стае, понимал, что вслед за изгнанными идолами
отправится и его верная дружина. Прислушаться киммериец мог разве только к
словам Зенобии, но королева ко времени насыпания кургана уже пировала где-то