"Вадим Григорьевич Фролов. В двух шагах от войны (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Ребята приняли меня хорошо. Вначале, правда, они посматривали в мою
сторону с каким-то сожалением, и меня это немного задевало - смотрят и
вроде головами покачивают: ишь, мол, доходяга какой разнесчастный. А может
быть, это только казалось - тоже после Ленинграда стал чувствительный,
почти как мама... Но вообще-то, ребята и верно были отличные - мальчишки
почти все высокие, крепкие, белобрысые, и глаза тоже почти у всех
голубые - от близкого моря, пожалуй, глаза у них такие. Девчонки тоже...
ничего, славные девчонки.
И классная руководительница чем-то на них похожа: спортивная такая,
молодая и тоже светловолосая и голубоглазая. Звали ее Людмила Сергеевна, и
преподавала она нам географию. Самый первый ее урок, который я услышал,
особенно запомнился мне.
- Сейчас у нас две географии, - говорила тогда Людмила Сергеевна. -
Одна - эта та, что в учебнике. И конечно, вы должны знать, что есть на
свете острова Фиджи, Карибское море, вулкан Фудзияма и Барабинские степи.
Конечно, вы должны знать, что на Апшеронском полуострове добывается нефть,
в Амазонке плавают крокодилы, в Индии по джунглям расхаживают бенгальские
тигры, а Уральские горы - кладовая несметных минеральных богатств... - она
помолчала немного, потом подошла к карте Советского Союза, на которой от
Баренцева до самого Черного моря были вколоты соединенные шнурком красные
флажки: линия фронта. - А вот наша другая география, - сказала она громко
и почему-то вздернула голову. Широко проведя рукой по карте, сперва вдоль
флажков, а потом от них в сторону Тихого океана, она продолжала
требовательно: - И конечно, мы должны твердо знать, что незамерзающий порт
Мурманск практически не работает. Ленинградский порт - окно в Европу -
блокирован врагами, Одесса и Новороссийск в руках фашистов, Владивосток
далеко, и от него всего одна железная дорога. Остается... - она
внимательно оглядела класс. - Остается...
- Архангельск! - словно выдохнули ребята.
Людмила Сергеевна молча кивнула, подошла к окну и постояла там,
задумавшись. Потом повернулась, подошла к моей парте и негромко сказала:
- Дима Соколов, расскажи нам о Ленинграде.
Все повернулись в мою сторону, и я растерялся. В голове закрутились
какие-то оборванные картины, не те слова...
...Ростральные колонны, Летний сад, школа на улице Рылеева с окнами,
забитыми фанерой, наша с Ирой скамейка на Кировском возле памятника
"Стерегущему", зенитки на Марсовом поле, пустые постаменты на Аничковом
мосту - знаменитых коней куда-то спрятали, и полыхает огонь... еще в самом
начале сгорели Бадаевские склады, а потом бомбы, страшный "бенгальский
огонь" зажигалок. Вмерзшие в лед трамваи, мешки с песком у витрин
магазинов, санки, санки, санки с завернутыми в простыни или одеяла
мертвыми людьми, сто двадцать пять граммов блокадного хлеба и холод...
Стук метронома и вой бомбы, от которого кожа покрывается гусиными
пупырышками и некуда бежать... и Катюшка с маленькой запекшейся ранкой на
виске...
- Ленинград, - сказал я, - Ленинград...
И больше ничего не мог сказать. Только опустил голову, и на затылок
мне легла рука Людмилы Сергеевны - теплая и мягкая. А все молчали. И я был
благодарен им за это.
После урока - а он был последним в этот день - ко мне подошла одна