"Макс Фриш. Назову себя Гантенбайн" - читать интересную книгу автора

фокстерьер ли ее собачка, которую он чуть было не задавил. Это было
дилетантство, выдававшее новичка. Он умолк совсем. Ужасное движение,
сообщила она, чтобы оправдать свою судорожную езду. Ехали в сторону центра,
он видел: озеро, блестящее, как при лунном свете, на фоне светлой ночи
черные стволы и ветки, листья на них как бронза, никто не носит белых
рубашек, знакомые флаги на мосту пестреют чужими цветами, цветами
несуществующей нации, поэтому так весело. Только знакомый силуэт с башнями
оставался знакомым силуэтом. Он был счастлив, что никто не носит белых
рубашек, он испытывал облегчение, радость, куда бы он ни
228
смотрел. Чайки лиловые. Каски полиции тоже лиловые. Он был в восторге.
Довольна ли она "карманом", спросил он. Откуда слепому знать, что она ездит
на "кармане"? Но и это сошло, и он поразился. Чтобы засвидетельствовать свою
слепоту, ему вполне достаточно было стряхивать время от времени пепел с
сигареты рядом с пепельницей, единственное затруднение состояло в том, что
нельзя было говорить о фильмах. Фильмы - это то, что соединяет. Она тоже,
казалось, не очень-то знала, о чем можно говорить со слепым, и соблазн
говорить вследствие этого об интимных вещах был велик. Женат ли он? Глядя со
страхом, как она переезжает беловатую осевую линию, он не ответил, а потом
не только трамвай, но и ее вопрос остались позади; он облегченно вздохнул. О
да, сказала она, она довольна "карманом". Иногда она посматривала на него
сбоку, ей было любопытно, кому она спасла жизнь. Надо надеяться, ей не
приходится делать крюк, сказал он; свой адрес, неверный конечно, он назвал
лишь приблизительно. Не снимая с руля свои лиловых рук, в ожидании, меж тем
как улицу опять пересекал поток синеватых лемуров, она снова спросила,
неужели нет никого, кто бы о нем заботился. К счастью, ожидание кончилось,
зеленый свет, она включила скорость. Он уже предвидел каждодневные трудности
своей роли: например, сидеть рядом с женщиной, которая ведет машину, и при
этом не говорить ни слова, не вздыхать, воздерживаться от мужских поучений,
даже не вздрагивать, когда он видит то, чего не видит она, грузовик справа,
и оставаться любезным, когда она, не замечая своей ошибки, и в самом деле
еще раз благополучно проскакивает, - любезным, невозмутимым...
- Спасибо, - сказал он, - вот я и дома.
- Здесь? - спросила она и остановила машину, потянула на себя ручной
тормоз и сказала: - Так мы, значит, соседи.
На это Гантенбайн не рассчитывал.
- Да, - заявил он, - мы соседи!
Теперь они сидели в стоявшей машине, она уже и мотор выключила, а
Гантенбайн, утратив какую бы то ни было находчивость, продолжал сидеть. Как
дальше? Что слепой, сидя в движущейся машине, то есть не-постукивая палочкой
по обочине, может сказать, что вот он и дома, не удиви-
229
ло ее. Она определенно верила в его шестое чувство, явно обрадованная
тем, что у нее есть сосед, который не мог видеть, как приходят и уходят ее
мужчины, и мысль предстать в его глазах дамой окрылила ее. Не выпьет ли он у
нее чашку кофе? Он предпочел бы сейчас коньяк. Или чашку чая? Отказаться он
не решался, он должен был обращаться с ней как с дамой, чтобы спасти свою
роль слепого, и, когда она совершенно невинно спросила его, как же его
зовут, он не мог не представиться.
- Гантенбайн? - спросила она. - Не родственник ли вы...