"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

делах; он поздоровался со мной ("Хелло!"), но времени меня выслушать у
него не нашлось. Я даже подумал, уж не случилось ли чего. Париж, как
всегда, означал для меня неделю заседаний. Как всегда, я поселился в отеле
на набережной Вольтера, занял свою всегдашнюю комнату с окнами на Сену и
Лувр, в котором я никогда не был, хотя он и находился как раз напротив.
Вильямс разговаривал со мной как-то странно.
- It's o'key, - сказал он. - It's o'key [ладно, ладно (англ.)], -
повторял он, пока я отчитывался о своей короткой поездке в Гватемалу,
которая, как это выяснилось в Каракасе, нимало не задержала нашей работы,
поскольку наши турбины все равно не были подготовлены к монтажу, не говоря
уже о том, что на парижскую конференцию я не опоздал, а именно она-то и
была важнейшим мероприятием этого месяца. - It's o'key! - сказал он, когда
я стал рассказывать ему об ужасном самоубийстве моего друга юности, - it's
o'key! - А в конце разговора спросил: - What about some holidays, Walter?
[Что, если вам пойти в отпуск, Вальтер? (англ.)]
Я его не понял.
- What about some holidays? - сказал он. - You're looking like... [вид
у вас такой, будто... (англ.)]
Нас прервали:
- This is Mr.Faber, this is... [это мистер Фабер, это... (англ.)]
Обиделся ли Вильямс на то, что я не летел как всегда, а прибыл на этот
раз - заметьте, в виде исключения - на теплоходе, не знаю; его намек,
будто я очень нуждаюсь в отдыхе, мог звучать только иронически - я
загорел, как никогда, да и худощавость моя несколько сгладилась после
обжорства на теплоходе, и к тому же, повторяю, я загорел...
Вильямс разговаривал со мной как-то странно.
Потом, когда кончилось заседание, я пошел в ресторан, где прежде
никогда не бывал, пошел один; стоило мне подумать о Вильямсе, как у меня
портилось настроение. Вообще-то он не был мелочен. Неужели он думает, что
в Гватемале или в другом каком-нибудь месте я завел любовную интрижку
(loveaffair)?
Его смешок меня обидел - ведь, как я уже говорил, во всем, что касалось
работы, я был воплощенной добросовестностью; никогда еще - и Вильямс это
отлично знал - я из-за женщины не опаздывал ни на полчаса. Но больше всего
меня злило то, что его недоверие, или как там это еще назвать (почему он
все твердил: "It's o'key"?), меня задело и уязвило настолько, что я не мог
думать ни о чем другом, официант стал обращаться со мной как с идиотом.
- Beaune, monsieur, c'est un vin rouge [бон, месье, это красное вино
(фр.)].
- It's o'key, - сказал я.
- Du vin rouge, - сказал он, - du vin rouge avec des poissons? [красное
вино, красное вино к рыбе? (фр.)]
Я просто забыл, что заказал, голова моя была занята другим, и тут не
из-за чего заливаться краской, но меня взбесило, что этому официанту
(словно он обслуживает какого-то варвара) удалось меня смутить. В конце
концов, у меня нет никаких оснований для комплекса неполноценности, со
своей работой я справляюсь, я не гонюсь за лаврами изобретателя, но уж во
всяком случае занят, как мне кажется, не менее нужным делом, чем баптист
из Огайо, который все смеялся над инженерами, - я руковожу монтажом
турбин, стоящих миллионы, и построил уже немало электростанций, работал в