"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

и разведемся, говорил я себе, Ганна останется швейцарской подданной и у
нее будет паспорт. Дело не терпело отлагательства, потому что я должен был
выехать в Багдад на работу. Я помню это субботнее утро, когда мы после
идиотского завтрака у моих родителей, которым все же сильно не хватало
церковного звона, отправились наконец в ратушу, чтобы зарегистрировать наш
брак. Там толпилось множество женихов и невест, как всегда в субботу,
поэтому пришлось долго ждать. Одетые по-будничному, мы сидели в приемной,
среди белых невест и женихов, похожих на официантов. Когда Ганна вышла из
приемной, я ничуть не встревожился, мы с Иоахимом продолжали болтать и
курить. Когда же наконец чиновник отдела записи актов гражданского
состояния выкликнул наши имена, Ганны не оказалось на месте. Мы побежали
ее искать, она стояла на набережной, и нам не удалось заставить ее
вернуться в ратушу, она решительно отказалась идти регистрироваться. Она
не может! Я тщетно уговаривал ее под бой курантов - все башенные часы в
городе били одиннадцать, - я просил Ганну отнестись к этому по-деловому,
но тщетно, она только мотала головой и плакала. Я ведь женюсь лишь для
того, чтобы доказать, что я не антисемит, твердила она, и тут уж ничего
нельзя было поделать. Вся следующая неделя, последняя, которую я провел в
Цюрихе, была ужасной. Ганна, именно Ганна, не хотела выходить за меня
замуж, а у меня выбора не было - я не мог не ехать в Багдад, я был связан
договором. Ганна провожала меня, мы попрощались на вокзале. Она обещала
мне сразу же после моего отъезда пойти к Иоахиму, который предложил ей
медицинскую помощь. На этом мы и расстались; было решено, что наш ребенок
не появится на свет.
Больше я никогда ничего не слышал о Ганне.
Это было в 1936 году.
Я спросил тогда Ганну, какое впечатление на нее произвел в тот день
Иоахим, и она сказала, что он ей кажется вполне симпатичным. Но никогда бы
мне не пришла в голову мысль, что Ганна и Иоахим могут пожениться.
Мое пребывание в Венесуэле (с тех пор прошло уже два месяца) длилось
только два дня, потому что турбины не перевезли с пристани, все
оборудование было еще запаковано в ящиках и ни о каком монтаже не могло
быть и речи.
20/IV - вылет из Каракаса.
21/IV - прибытие в Нью-Йорк. Айдлуайлд.
Айви встречала меня на аэродроме. Оказывается, она выяснила, когда я
прилетаю, и отделаться от нее было невозможно. Разве она не получила моего
письма? Вместо ответа она меня поцеловала; она уже знала, что через неделю
мне предстоит лететь по делам службы в Париж; от нее пахло виски.
Я не проронил ни слова.
Айви села за руль, и наш "студебекер" помчался по направлению к моему
дому. О моем письме из пустыни - ни звука. Айви встречала меня цветами,
хоть я и равнодушен к цветам, омаром и сотерном, чтобы отпраздновать мое
счастливое возвращение. И снова поцелуи, пока я просматривал свою
корреспонденцию.
Я ненавижу объяснения.
Я не рассчитывал когда-либо снова увидеть Айви, и уж во всяком случае
не в этой квартире, которую она называла "нашей".
Возможно, я и в самом деле слишком долго принимал душ.
Ссора началась с того, что Айви ворвалась в ванную с махровой