"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

время, когда самые чудовищные слухи подтверждались, и для меня и речи быть
не могло о том, чтобы бросить Ганну на произвол судьбы. Я не был трусом,
да к тому же мы действительно любили друг друга. Я прекрасно помню те дни,
съезд нацистской партии в Нюрнберге, мы слушали радио, когда объявляли
закон о чистоте расы. Собственно говоря, это Ганна не захотела тогда выйти
за меня замуж, я был готов. Когда она сказала мне, что ей предписано в
течение двух недель покинуть Швейцарию, я был в Туне на офицерских сборах.
Я тотчас же поехал в Цюрих, чтобы пойти с ней в полицию, и хотя моя форма
мало чему, конечно, могла помочь, но все же к начальнику нам пробиться
удалось. Помню, как сейчас, он уперся взглядом в бумагу, которую ему
предъявила Ганна, и сразу приказал принести ее досье. Ганна сидела, я
стоял. Затем последовал доброжелательный вопрос: является ли фройляйн моей
невестой? И наше замешательство. Мы должны понять, что Швейцария -
маленькая страна и не может принять бесчисленных беженцев. Право убежища?
Да, конечно, но фройляйн вполне успеет уладить все свои дела и
подготовиться к отъезду. Наконец принесли досье, и тут выяснилось, что
извещение было послано вовсе не Ганне, а какой-то другой эмигрантке, ее
однофамилице, которая уже успела отбыть за океан. Все почувствовали
облегчение. В приемной, когда я брал со стола свои перчатки и офицерскую
фуражку, Ганну снова подозвали к окошечку. Ганна побледнела как полотно.
Но оказалось, ей надо всего лишь уплатить десять раппов - почтовые расходы
на повестку, которую по ошибке послали на ее адрес. Ее возмущение не знало
предела! Мне это показалось просто анекдотом. К сожалению, я в тот же
вечер должен был вернуться в Тун, к моим новобранцам; в ту поездку я
принял решение жениться на Ганне, если власти вздумают лишить ее права на
жительство в Швейцарии. Вскоре после этого случая (насколько я помню) умер
в тюрьме ее престарелый отец. Я готов был жениться, как я уже сказал, но
почему-то это не получилось. Я сам, собственно, не знаю почему. Ганна
всегда была очень впечатлительна, неуравновешенна и темпераментна, ее
реакцию трудно было предугадать; как говорил Иоахим,
маниакально-депрессивный склад психики. А ведь Иоахим видел ее всего раз
или два - она не хотела встречаться с немцами. Я ей поклялся, что мой друг
Иоахим не нацист, но все было напрасно. Я понимал ее недоверие, однако мне
от этого было не легче, не говоря уже о том, что наши интересы не всегда
совпадали. Я звал ее фантазеркой, музой. А она меня в отместку - homo
Фабер. Нам случалось всерьез ссориться - например, когда мы шли из театра,
куда она меня всякий раз тащила силком. С одной стороны, у Ганны была
склонность к коммунизму, а я этого не выносил, с другой - к мистике, чтобы
не сказать к истерии. А я человек трезвый, я стою обеими ногами на земле.
Тем не менее мы с Ганной были очень счастливы, так мне, во всяком случае,
кажется, и я действительно не знаю, почему мы тогда не поженились. Просто
как-то до этого дело не дошло, вот и все. В отличие от моего отца я
никогда не был антисемитом - так я считаю; но я был еще слишком молод, как
большинство мужчин до тридцати лет, слишком незрел, чтобы самому стать
отцом. Я работал над своей диссертацией, как я уже говорил, и жил у своих
родителей, чего Ганна решительно не понимала. Встречались мы всегда у нее.
Как раз в то время пришло предложение от фирмы "Эшер - Висе", для молодого
инженера это была неслыханная удача, и единственным "но" я считал вовсе не
багдадский климат, а тревогу за Ганну, остающуюся в Цюрихе. Она ждала
ребенка. Она сообщила мне это как раз в тот день, когда я вернулся после