"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

и никак не мог понять, почему мы не интересуемся развалинами; он спросил
нас, что мы здесь делаем.
Мы пожали плечами.
Мы с Гербертом поглядели друг на друга, и каждый из нас выжидательно
молчал, охотно уступая другому право сказать, что мы ждем джип.
Не знаю уж, за кого нас принял наш новый знакомый.
Ром обладает тем преимуществом перед пивом, что после него не
обливаешься потом, но зато наутро трещит голова - как раз в те минуты,
когда раздается этот непонятный звук, нечто среднее между тихой игрой на
пианино и дальней стрельбой из пулемета, аккомпанирующий невнятному пению,
всегда между 6:00 и 7:00; и я всякий раз решаю выяснить наконец, в чем
дело, но забываю об этом в течение дня.
Здесь все забываешь.
Однажды мы решили искупаться, но Герберт никак не мог вновь обнаружить
тот сказочный ручей, и мы случайно вышли к развалинам - мы застали нашего
музыканта за работой. В каменном завале, который должен был являть собой
остатки древнего храма, была адова жара. Он был озабочен только одним: как
бы капля пота с лица не упала на его бумаги! Он едва поздоровался с нами,
мы ему явно мешали. Работа его заключалась в следующем: он расстилал
кальку на каменных рельефах и часами водил по ней углем, чтобы получить
копии орнамента, - дурацкое занятие. Но он уверял, что эти иероглифы и
рожицы богов почему-то нельзя фотографировать - ничего не выйдет. Мы не
стали ему мешать.
Я мало что смыслю в истории искусств...
Потом от нечего делать мы полезли на пирамиду (ступени ее оказались
невероятно крутыми, обратное соотношение высоты и ширины, так что почти
сразу начинаешь задыхаться); когда я спустился, у меня кружилась голова; я
прилег в тени одного из так называемых храмов, раскинув руки и ноги,
учащенно дыша.
Влажный воздух...
Солнце в мареве...
Что до меня, то я твердо решил возвращаться, если до завтрашнего утра
не будет джипа... Парило больше, чем когда-либо, земля была мшистой и
волглой, со свистом проносились стаи птиц с длинными синими хвостами;
кто-то превратил развалины храма в уборную, поэтому мухи не давали покоя.
Я все же попытался заснуть. Вокруг жужжало и звенело, как в зоопарке,
когда не знаешь, кто, собственно, трещит, свистит и верещит; звуки эти
напоминали современную музыку, возможно, это голосили обезьяны, возможно,
птицы, возможно, какие-то представители семейства кошачьих, кто знает;
орали они от страсти или в смертельном страхе, кто знает...
Я снова почувствовал, что у меня есть желудок (я слишком много курил!).
Давным-давно, не то в одиннадцатом, не то в тринадцатом веке, здесь как
будто был большой город, сказал Герберт, город народа майя.
Возможно, но мне от этого ни тепло ни холодно.
На мой вопрос, верит ли Герберт по-прежнему в будущее немецкой сигары,
он не ответил: он уже храпел, хотя только что говорил о религии майя, об
искусстве и тому подобном.
Я оставил его в покое - пусть храпит.
Я снял ботинки, - черт с ними, со змеями! - мне нечем было дышать, от
жары у меня началось сердцебиение; я не переставал изумляться музыканту с