"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

- Что же нам делать? - спросил он.
- Принять душ...
Я принимал душ с утра до вечера; я ненавижу пот, потому что из-за него
чувствуешь себя больным (я в жизни не болел, если не считать кори). Я
думаю, Герберт нашел, что это не по-товарищески - вообще ничего не думать,
но было просто слишком жарко, чтобы что-нибудь думать, или тогда уже
думалось невесть что - как Герберту.
- Пошли в кино, - сказал я.
Герберт всерьез поверил, что в Паленке, где были одни только индейские
хижины, есть кино, и пришел в ярость, когда я рассмеялся.
Дождя так ни разу и не было.
Каждую ночь полыхали зарницы - это было наше единственное развлечение;
в Паленке есть, правда, движок, а значит, и электричество, но в 21:00 его
выключают, так что вдруг погружаешься в темень. Ночь, джунгли, а ты висишь
себе и видишь только вспышки зарниц, голубоватые, как свет кварцевой
лампы, да красные светлячки, потом всходит луна, но она всегда затянута
дымкой; звезд вообще не видно, для этого здесь слишком много испарений.
Иоахим не пишет просто потому, что слишком жарко, я это могу понять; он
висит в своем гамаке, как мы, и зевает: либо он умер; тут думать нечего,
считал я, надо только ждать, пока мы раздобудем джип, чтобы переехать
границу и узнать, в чем дело.
Герберт наорал на меня:
- Джип! Да где его взять?
Вскоре раздался его храп.
Как только движок переставал работать, обычно наступала тишина; лошадь
паслась при свете луны, в том же загоне беззвучно щипала траву косуля,
поодаль копошилась черная свинья, индюк, не выносивший зарниц,
пронзительно кричал; он растревожил гусей, и они загоготали - поднялся
переполох, потом снова воцарилась тишина, вспыхивали зарницы над плоской
равниной - лишь пасущуюся лошадь было слышно всю ночь.
Я думал об Иоахиме.
Но что именно?
Я просто не мог уснуть.
Только наш любитель развалин болтал без умолку; и если вслушаться в его
болтовню, то даже становилось интересно - он говорил о толтеках, запотеках
и ацтеках, которые, хоть и строили храмы, не знали, что такое колесо. Он
приехал из Бостона и был музыкантом. Иногда, правда, он становился
невыносимым, как, впрочем, все художники, считающие себя натурами более
утонченными и глубокими, нежели простые смертные, лишь потому, что не
имеют понятия, что такое электричество.
Наконец я тоже заснул.
Утром всякий раз меня будил странный звук, то ли чисто механический, то
ли все же музыкальный - какое-то стрекотанье, негромкое, но назойливое,
напоминающее треск цикад, однако более металлическое, монотонное; видимо,
это был все же звук машины, но я не узнавал его, а когда мы позднее шли
завтракать в селение, этого звука уже не было слышно, и я не обнаруживал
ничего, что могло бы быть его источником. Мы были единственными
посетителями единственной здесь харчевни, где мы всегда заказывали одно и
то же блюдо - huevos a la mexicana [яйца по-мексикански (исп.)] чудовищно
острое, но как будто невредное, к нему tortilla [лепешки (исп.)] и пиво.