"Макс Фриш. Homo Фабер" - читать интересную книгу автора

посреди пустыни - целое общество в бюстгальтерах и трусах да еще на фоне
заката, который я, кстати сказать, заснял своей камерой.
Ночью мне снилась Ганна.
Ганна - сестра милосердия и почему-то верхом на лошади!
На третий день в нашем лагере сел наконец вертолет, чтобы увезти, слава
Богу, мамашу-аргентинку с ее двумя детьми и письма - он ждал целый час,
пока мы их напишем.
Герберт тут же написал в Дюссельдорф.
Все сидели и писали.
Писать было просто необходимо, хотя бы для того, чтобы люди не
приставали с вопросами: "Разве у вас нет ни жены, ни матери, ни детей?" Я
достал свою портативную машинку (фирмы "Гермес" - она и сегодня еще полна
песка) и вставил лист - точнее, два листа - с копиркой, так как
предполагал написать Вильямсу, отстукал дату, а потом, строчкой ниже,
обращение:
"My dear" [моя дорогая (англ.)].
Итак, я писал Айви. Давно уже я испытывал потребность во всем
разобраться, поставить точки над "i". Наконец-то я обрел необходимый для
этого покой - покой бескрайней пустыни.
"My dear".
Чтобы сообщить, что я очутился в пустыне, в шестидесяти милях от дорог
и жилья, много времени не потребовалось. Потом я добавил, что здесь очень
жарко, что погода отличная, что я не ранен, ну ни царапинки, и так далее,
и даже привел для наглядности несколько подробностей: ящик из-под
кока-колы, трусики, вертолет, знакомство с шахматистом, - но всего этого
еще было мало, чтобы получилось письмо. Что же еще написать? Голубоватые
горы вдали... Еще что? Вчера дали пива... Еще что? Не мог же я попросить
ее об услуге, скажем, отправить мои пленки, я прекрасно отдавал себе отчет
в том, что Айви, как всякую женщину, интересуют только мои чувства, на
худой конец, мои мысли, если уже нет чувства, а ход моих мыслей был мне
совершенно ясен: я не женился на Ганне, которую любил, так почему же я
должен жениться на Айви? Но сформулировать это, не обидев ее, оказалось
чертовски трудно, потому что она ведь ничего не знала о Ганне и была
хорошей бабой, но, увы, принадлежала к той категории американок, которые
считают, что каждый мужчина, с которым они спят, должен стать мужем. К
тому же Айви была замужем, уже не знаю, в который раз, и ее муж, чиновник
в Вашингтоне, вовсе не собирался давать ей развод, потому что любил Айви.
Догадывался ли он, почему Айви регулярно летала в Нью-Йорк, я не знаю. Она
говорила ему, что ходит к психоаналитику; она в самом деле к нему ходила.
Так или иначе, ко мне он ни разу не заявлялся; и я никак не мог понять,
почему Айви, у которой во всех других вопросах была вполне современная
точка зрения, хотела во что бы то ни стало превратить нашу связь в брак;
ведь и так последнее время у нас были одни только скандалы, скандалы по
любому, самому пустячному, как мне кажется, поводу. Скандал, например,
из-за машины - "студебекер" или "нэш"! Стоило мне только все это
вспомнить, как пальцы так и забегали по клавишам, - более того, мне даже
пришлось поглядывать на часы, чтобы закончить письмо до того, как вертолет
пойдет на старт.
Мотор уже завели.
"Студебекер" понравился не мне, а Айви - вернее, его цвет (она считала,